– Видимо, да.

– Вы хотели бы узнать что-то еще?

– Только когда меня выпустят отсюда,

– Этого я не знаю. Должна вас предупредить: мама настроена крайне скверно. Это первое покушение за последние десять лет… и она просто мечет громы и молнии.

– Не сомневаюсь.

– Может быть, вам что-нибудь нужно?

– Только зеркало… и щетка для волос. У меня ведь ничего нет.

– Да, волосы у вас чудесные… Я прикажу принести все необходимое.

– Принцесса… Почему вы все-таки так добры ко мне?

– По воскресеньям я всегда особенно милостива. Не обольщайтесь на мой счет. Вы просто заинтересовали меня и все. Это ничего не значит.

– Хорошо… Я учту.

– Да… И не говорите Яну, что я была у вас. Если, конечно, хотите увидеть меня еще.

Я склонила голову в знак согласия.

– Вот и все. До свиданья, Корделия.

И принцесса Виолетта ушла.

Я в растерянности опустилась на кровать.

Вот я и познакомилась с сестрой.

Как странно, что она пришла сюда. И почему она не хочет, чтобы я говорила об этом начальнику дворцовой стражи? Неужели принцесса может бояться какого-то челядина?

Интересно, что сказала бы она, узнав, что только что разговаривала не просто с пленницей, подозреваемой в покушении на королеву (и подозреваемой без всяких веских оснований), а со своей сводной сестрой, плодом преступной любви короля и тетки, конец которой к тому же окрашен в весьма зловещие тона? Катарина не могла покинуть Марка, это несомненно, тем более вскоре после родов. Причиной исчезновения была Урсула, иначе и быть не может.

Я должна бежать. Виолетта вряд ли могла помнить Катарину и, кажется, ничего не заподозрила. Но Урсула не сможет не заметить сходства…

И тогда… лучше не думать об этом.

Глава десятая. Фокус с зеркалом

Виолетта не обманула, и скоро угрюмый низкорослый стражник принес мне зеркало, щетку и кувшин воды, а также поднос с едой. Очевидно, даже самых страшных преступников тут не морили голодом, что, конечно, заставляло порадоваться такому расцвету гуманизма в тюрьмах королевства. Если все это, разумеется, не было милостью принцессы.

Златоволосую Ви любили в народе гораздо больше другой сестры. О ее красоте слагали легенды, многие огорчались, когда она отказала принцу Кару, наследнику даккарского трона. Газетчики превозносили ее доброту, девочки вешали ее портреты над своими кроватками… Сколько правды, а сколько лжи в этом созданном журналистами образе, я не знала. Во всяком случае пока казалось, что они не врали. Даже удивительно.

Смогу ли я когда-нибудь назвать ее сестрой?

Если это даже и случится, то явно не в ближайшее время.

Ладно. К черту сантименты, главное дожить до этого замечательного момента, да что там, главное вообще дожить до чего-нибудь хоть сколько-то отдаленного.

В том, что Урсула не остановится перед убийством, я не сомневалась.

Однажды она уже отдала приказ отнести в лес невинного младенца. Тот факт, что младенец жив, должен привести ее в ярость.

Нужно бежать.

Ни будь двор окружен такой мощной магической защитой, при которой ни одно боевое заклинание не сработает или сработает, но не так, как предполагалось в оригинале, все было бы, конечно, гораздо проще.

Однако приходится играть теми картами, что сданы.

Впрочем, защита не препятствует ведь делать фокусы. А фокусы я любила с детства.

Я поела и выпила кофе, размышляя, как быть. Неизвестно, когда у меня выдастся время на еду в следующий раз, так что упускать представившуюся возможность не следовало.

Потом я тщательно умылась над тазиком, а слитой водой ополоснула зеркало. Подождала, пока оно высохнет, и села перед ним, рассматривая свое отражение.

Это был один из самых интересных фокусов с зеркалом, о которых я читала в купленной в вершенской лавке книге.

– Иди ко мне, не бойся. Ты мне нужна. Очень.

Это было истинной правдой.

И я принялась вынимать отражение из зеркала. Выглядело со стороны это, должно быть, чудно. Поскольку зеркало было небольшое, отразиться во весь рост я в нем не могла. Поэтому приходилось, вынув одну часть (руку, к примеру), отражать другую и заниматься уже ей. Отвлекаться на что-либо другое было нельзя, сил этот процесс отнимал много, так что под конец у меня даже голова закружилась.

Я водила руками по зеркалу, звала своего двойника и медленно, по чуть-чуть, вынимала отражение из зеркала. Темным серебром блестел двойник, освобожденный из зеркального плена, но постепенно набирал краски, и скоро отличить нас можно было бы только по расположению родинок на теле – та, что была у меня на правом плече, у него оказывалась непременно на левом и так далее.

Жизни ему было двенадцать часов.

А в зеркале я больше не отражалась.

Я села отдохнуть на кровать, любуясь плодами рук своих, и пожалела, что выпила весь кофе. Немного возбуждающего сейчас совсем бы не помешало.

Двойник оказался живым во всем кроме одного: говорить он не мог. Ну и взаимодействовать с предметами материального мира ему было бы затруднительно. Словом, это была иллюзия, только очень правдоподобная и долговечная иллюзия.

Я удовлетворенно кивнула, испытывая законную гордость. Этому меня не учил Берос, я дошла до всего сама, и потому видеть, как здорово у меня получается, было вдвойне приятно.