Бруква ещё раз вздохнул и, поняв, что через миг его друг просто уйдёт, а он останется ни с чем, снова заговорил, постепенно входя в раж:

– У каждого это ключ-слово своё, и никто-никто о нём не должен знать! Иначе оно не заработает, вот!

– Ну и чё? – не понял Генка, – откуда оно тогда берётся, это ключ-слово, если никто его не знает?

– От бестолочь! – как-то по-взрослому произнёс Бруква. Было видно, теперь он абсолютно серьёзен и искренне грустит от непроходимой тупости Генки.

– Смотри, – принялся разжёвывать он со снисходительным видом, – ты должен его НАЙТИ!

– Как я тебе найду СЛОВО? – разъярился Генка, которому совершенно не нравился тон Бруквы. Он чувствовал внутреннее превосходство своего друга и уже жалел, что не отвесил ему леща взаправду.

– В этом-то всё и дело! – ликующе воскликнул Бруква, – трудно его найти, поэтому ни у кого ВСЁ-ВСЁ и не получается.

– Чепуха! – презрительно процедил Генка. Но не потому, что не верил Брукве, а просто решил сменить тактику и зайти с другой стороны.

– Врёшь ты всё, – присовокупил он для убедительности, хотя при этом был само внимание.

– Вру, да? – легко попался на эту незамысловатую удочку Бруква. Тут он внезапно замолчал, а потом что-то пробормотал себе под нос, опустив глаза к земле.

Когда он вновь поднял взор на Генку, вид у него был довольный и торжественный.

– И чё? – презрительно выговорил Генка.

– А ни чё, иди-иди домой, – вкрадчиво предложил Бруква всё с тем же странным выражением лица.

– Так ты скажешь мне слово?

– Так я же вру!

– Конечно, врёшь!

– Тогда иди домой!

– Когда захочу, тогда и пойду!

– Ну и иди!

– А чё ты мне приказываешь?

– Я не приказываю, просто говорю: иди!

– А вот возьму и не пойду!

Так друзья пререкались ещё пару минут, пока разозлённый Генка наконец не стукнул-таки по затылку Брукву, после чего тот расплакался и ушёл домой. Генка послонялся по двору ещё с полчаса, но настроения у него уже не было, и он тоже потащился к себе в квартиру.

Когда Генка открывал дверь в подъезд, что-то остренькое больно впилось ему в бедро, он ойкнул, инстинктивно дёрнул ногой и сердце его тотчас ушло в пятки – раздался зловещий треск, левая штанина свежекупленных зелёных шорт его, зацепившаяся за непонятно откуда взявшуюся и почему-то торчавшую из двери железяку, порвалась прямым углом. Вырванный кусок некрасиво висел спереди, обнажая сочившуюся каплями крови бледную кожу.

Это был конец всему – взбешенная мать запретила сыну гулять во дворе целую неделю, плюс рану на бедре каждый день прижигали зелёнкой, которая больно жгла кожу, доводя всякий раз Генку до слёз. Тут не захочешь, так поверишь в ключ-слово!

Наконец, домашнее заточение закончилось, и Генку выпустили на улицу. Разумеется, первым делом он принялся разыскивать Брукву. Если в первые дни сидения дома единственным желанием Генки было проучить проклятого Брукву, который, конечно же, подло наколдовал все свалившиеся на его голову, а точнее – ногу неприятности, то теперь он жаждал совсем другое. С каждым днём Генкина уверенность в существовании волшебного ключ-слова росла, и он хотел обладать таким словом. Даже не хотел, а страстно желал, буквально жаждал.

При виде Генки бедный Бруква сначала заметался по двору, страшась возмездия, но потом вдруг покорно присел на край песочницы и стал угрюмо созерцать сандалии, видимо, уверовав в неотвратимость наказания. Пришлось всё-таки съездить ему по затылку, но не сильно, а для порядка. Бруква стоически перенёс подзатыльник, лишь нахохлился ёжиком.

– Ты наколодовал? – поинтересовался Генка у Бруквы.

– Ни чё я не колдовал, надо мне больно! – не глядя на Генку, мрачно пробубнил несчастный Бруква.

– Но как ты это делаешь? – Генка больше не пытался играть в обиженного, а начал искательно заглядывать в глаза своего друга, но тот упорно отводил взгляд, – ну, скажи. Ну, пожалуйста! Борик! Мы же друзья, скажи мне, ну, пожалуйста!

Подлизываться Генка умел. Когда ему было надо, он называл Брукву Бориком. Правда, это бывало только когда друзья оставались вдвоём. Во дворе все звали Морковина Бруквой, и Генка не был исключением. Откуда пошло это прозвище, и почему оно было не брюква, а именно бруква, никто уже не помнил. Скорее всего, когда-то маленький Морковин что-то такое сказал некстати. И, рифмуясь с его довольно редкой фамилией, прозвище за ним закрепилось. Кстати, друзей кроме Генки у Бркувы тоже не было – все вокруг, включая старших ребят и родителей дворовой детворы, считали его странным.