Что касается распространенных взглядов на Дуди, то первое из них – это ложь, а второе – пустословие. Изобретатель не строит никаких мистических идей о неизменности прошлого или неизбежной предопределенности будущего; его машина дает столько же возможностей для управления четвертым измерением времени, сколько обычные средства для управления обычными тремя. Однако Дуди не питает иллюзий относительно того, что раскрыть секрет машины времени – его священный долг перед человечеством; он считает, что человечество вполне справляется со своим мироустройством в трех пространственных измерениях, а добавление четвертого лишь усложнит современную жизнь до такой степени, что нервные срывы станут таким же обычным делом, как лоснящиеся пятнышки на брюках из синей саржи.

Будучи вполне обычным молодым парнем с тягой к приключениям, он использует машину времени исключительно для небольших путешествий в прошлые или будущие эпохи, не преследуя никаких целей, кроме простого развлечения. В процессе этих путешествий, как и следовало ожидать, он увидел и сделал много такого, что по своей невероятности превосходит самые смелые выдумки писателей-фантастов.

Возможно, что, обнародовав содержание разговора, который я вел с Дуди несколько дней назад – а точнее, вечером 20 ноября 1976 года, – мне удастся заставить замолчать нескольких макаронников-критиков, которые громко и яростно настаивали на том, чтобы он передал принцип путешествий во времени американскому правительству.

– Джонни, – заметил Дуди, беседуя со мной тет-а-тет за отличным ужином, который был подан в "Изысканном ресторане Элберта" – или это слово звучит как "Элегантный"? Возможно, вы знаете это место – оно находится на Бродвее, одно из самых достойных и популярных кафе старого Нью-Йорка, открывшееся в 1953 году. – Джонни, тебе когда-нибудь было трудно доказать, что ты настоящий мужчина?

– Даже когда я пошел на службу в армию, – ответил я, опираясь локтями на скатерть и откровенно удивляясь. – А что?

Дуди усмехнулся, сверкнув двумя третями безупречного набора ровных белых зубов.

– Понимаешь, Джонни, когда-то давно, когда этого еще не было, я предстал перед судом по вопросу о том, являюсь я человеком или нет, и на волоске висела не только моя жизнь, но и моя репутация. Я сам осуществлял свою защиту, насколько это было возможно, и я проиграл процесс.

– Так! – воскликнул я, приподняв бровь. – И что же они доказали, что вы – отпрыск шимпанзе?

– Нет, не совсем, – ответил Дуди, улыбаясь, правда, довольно задумчиво, в свойственной только ему диковинной манере смотреть мимо собеседника в далекие, тусклые дали времени. – Знаете, я не уверен, что в конце концов проиграл это дело. Ситуация накалялась, и я не стал затягивать с выходом из игры. Возможно, мой последний аргумент решил дело в пользу обвинения, хотя присяжные уже вынесли вердикт о виновности – виновности в том, что я выдавал себя за человека, а это преступление в те далекие времена каралось смертью. Мне бы хотелось вернуться в ту эпоху и все выяснить, но мой маленький гаджет практически не обладает избирательностью на таких экстремальных диапазонах. Я даже не могу быть уверен, что попаду в нужное тысячелетие. Для этого понадобился бы гораздо более тонкий и сложный прибор, с источником питания, превосходящим две мои батарейки, и еще куча всякой всячины, которую я не удосужился разработать и никогда не смогу. Впрочем, это все неважно, главное, что этот мой маленький опыт заставил меня задуматься.

– Интересно… в какую сторону? – спросил я, прекрасно понимая, что узнаю историю в свое время от Дуди.

– А, это секрет, – весело отмахнулся он. – А если серьезно, Джонни, я расскажу тебе эту историю, и мы посмотрим, не приведет ли она к некоторым догадкам с твоей стороны – причем не слишком приятным. Вызови официанта и закажи еще шампанского, Джонни, чтобы они не вздумали устроить нам почтительно-крепкие проводы; а я расскажу тебе все начистоту.

Похоже, что Дуди, отправляясь в свое последнее сафари в темные глубины неизведанных эпох, решил попробовать совершить более длительный прыжок во времени, чем когда-либо прежде. Случилось так, что во время предыдущей экскурсии в один из странных уголков хронологии он имел интригующую беседу с одним знатоком того времени, которого звали, как я понял, Руднуу Какой-то Там – фамилия ставится первой – и который принадлежал к периоду, который Дуди оценил в районе 13 000 лет н. э. (У них не было системы дат, совместимой с нашей, а их записи о старших цивилизациях индоевропейского и неоевропейского циклов были неполными и ненадежными). Этот человек, который был чем-то вроде философа и историка, а также важным членом технократического правительства своей эпохи, откровенно беспокоился о будущем человеческой расы.

Во времена Руднуу, через одиннадцать тысяч лет после нашей эры, цивилизация машин продвинулась на Земле так далеко, что у людей больше не было необходимости трудиться ни мускулами, ни разумом. Короче говоря, наконец-то появилось всемирное общество изобилия; и, как и положено любой культуре, которая исключает естественный отбор, позволяя выжить каждому, человечество стремительно катилось в пропасть.

Конечно, в этом нет ничего принципиально нового; да это никогда и не было новостью. Это старый, добрый круговорот человечества – трудности, изобретательность, цивилизация, легкость, вырождение, снова трудности.

Но в четырнадцатом тысячелетии уровень механического усовершенствования жизни поднялся до такой высоты, что неизбежный крах должен быть более чем катастрофическим. Ученый-лидер верил, что он будет окончательным; что человечество последует за множеством других доминантных видов в долгое забвение вымирания. Бесконтрольная, болезненная мутация без применения системы отбора уводила человечество в бездонную трясину физического и психического разложения.

Ученому Руднуу хватало любопытства – качества, почти неслыханного в его время, – чтобы с легкой тоской гадать, какая разумная раса унаследует Землю, когда человек исчезнет. Какой бы ни была эта будущая раса, она должна была развиться из одной из двух определенных групп: либо из немногих выживших диких видов, которые благодаря упорству и хитрости держались на окраинах человеческой цивилизации, либо из прирученных животных, которых человек продолжал выращивать в течение всех этих веков в качестве домашних животных или слуг, таких как собаки, кошки и некоторые виды обезьян.

Даже сейчас представители этих сообществ были гораздо лучше приспособлены для властвования, чем загнивающее человечество. Свирепые, быстрые и ловкие дикие существа выросли, движимые борьбой за жизнь в незаметных расщелинах и укромных уголках мира, монополизированного человеком; сильные, зоркие и умные звери стали похожи на людей, выведенных за сотни веков для физического и умственного усовершенствования. Новые сильные расы, которым не хватало лишь умелых рук и орудий из камня и металла, чтобы вытеснить человека с Земли и присвоить ее себе.