– Зачем? – спросил я.

– Ночлег. Участие. Алексей строг. Но не гонит.

– Да и Петр не один такой, бедолага, – вставил Карен. – Я помню, когда мы впервые сюда приехали, четыре года назад, мужики частенько приезжали. Кто на лодке, кто на тракторе – мед привозили, один раз чужую корову привели. Думали, богатый барин приехал, любит всех без разбору.

– Ну, с тех пор Алексей изменился. Немногословным стал. А раньше – душа компании. Помнишь, как вы с ним турниры по тостам устраивали? Удивительно, как не спились. Женились вовремя! – Валентина покачала головой.

– Ну и Палыч появился, – сказал Карен. – Он всех просеивает, через него мало кому пробраться удается. Такого дурня на себя может напустить, особенно, когда за топор хватается, или за ружье.

– Это тот как бы леший возле реки? – спросила Алена.

– Он самый, но он не только у реки, он вообще везде. Вам с ним нужно получше познакомится, без него здесь ничего не понять. Это – как обратная сторона луны. Или как донышко у бутылки, – Карен разлил остатки из бутылки с красным сургучом, – донышко видно только у пустой бутылки.

– Ну и полную бутылку можно перевернуть, – сказал я.

– Так, коллега, поступают только дилетанты, – ответил Карен.

Из темноты вынырнули овчарки, а через пару минут подошел и сам Алексей, принес охапку свежих поленьев. Пару сразу бросил в костер. Взметнулся сноп искр, Алена отшатнулась, спасая свои локоны, а Валентина только прикрылась ладонью – ее ковбойская шляпа оберегала волосы. Подумав об этом, я подумал и о том, что в таком своеобразном наряде деловая леди, очевидно, прячет не только волосы, но и что-то тайное в себе. Или, наоборот, показывает, что тайна присутствует – ищите. Завтра при свете нужно будет сфотографировать ее без шляпы. Поставить на берегу. И хорошо бы туман.

– В котором часу здесь туман? – спросил я.

– Утром. Петухов услышите, и вставайте, – сказал Алексей.

– Удивительно, – сказала Валентина. Вот идет человек, и по походке сразу видно, кто идет. Мужчина, мужик или мужичек.

– Дорогая, выражайся художественно, – шутливо вставил Карен, – под рыцарем конь гарцует, мужик землю толкает, а мужичка волоком тащат.

– Можно и так, Каренчик. Я вот о чем: что первично: походка или суть человека. Что кем или кто чем управляет?

– Это моему разуму неподвластно. Я – художник. Я только навешиваю ярлыки.

– А я думала, что ярлыки навешиваем мы, журналисты, – сказала Алена.

– Наши с коллегой, – Карен вежливо наклонил голову в мою сторону, – живут дольше. И они не обсуждаются.

Я почему-то преисполнился уважением к Карену. Если бы не он, про меня бы совсем забыли. Так всегда было с Аленой, она никогда не думала о коллегах.

– Вот, кстати, о мужиках, – Карен взял в руки нож, который Алена в самом начале вытащила из кармана чужой куртки. – На ноже гравировка: "Мужики победили, а нам, отцы-командиры, хана. Атаман Антонов". Что это значит?

– Это уже история, – ответил Алексей. – Мне этот нож один профессор подарил, дальний родственник. Суть в том, что советская власть, как известно, в своих отношениях с крестьянами встретилась с трудностями. Точнее, с жестоким сопротивлением. Никто не хотел ни зерно, ни скот отдавать, ни потом в колхозы скучиваться. А братья Антоновы были небогатыми помещиками, военными в прошлом. Организовали из крестьян практически регулярную армию, и красным было с ними тяжело. Пока не пришел Тухачевский, который сменил тактику – вместо лобовых атак разбросал среди крестьян листовки, в которых обещал прощение, и кучу кучную всяких благ от советской власти, и награду пообещал за головы братьев. Крестьяне к тому времени устали воевать, кто-то поверил, кто-то струсил. В общем, предали братьев. И вот, говорят, когда один из них прочитал листовку Тухачевского, он и выразился так о судьбе своей и других командиров, которых крестьяне в своем искреннем первоначальном уважении называли отцами.

– Это он так тебя на сельское хозяйство напутствовал? – спросила Валентина.

– Вроде того, – сказал Алексей, морщась от дыма.

На его лицо, оживившееся во время рассказа, снова легла какая-то тень.

– А что Петр? – спросил Карен.

– Оставил ночевать на чердаке у Тимофея. – Алексей встал, чтобы поправить костер, -он тихий. А Тимофей сегодня с Надей, она простыла, из дома не выходит. Он над ней, как над ребенком. Так что за звездами сегодня не наблюдает, – Алексей посмотрел на небо, – хотя сегодня исключительно хорошая ночь для этого.

Я был уверен, что Алена спросит про Тимофея-звездочета. Но она отмерила другой темп для сбора материала – вопросы перемежала лирическими отступлениями. У нее, очевидно, был какой-то коварный план. Как, впрочем, всегда.

Алена поднялась, встала рядом с Алексеем, задрала голову:

– Боже! Какая красота! И сколько же их там?

– В нашей галактике под сотню миллиардов, – ответил Алексей, – а вне нашей галактики – сотни, если не больше, миллиардов других галактик. И в каждой миллиарды звезд.