Это был странный сон, ибо в то время как простые сновидения стремительно растворяются и теряют подробности, напоминая не крепкую землю, которой подобна обыкновенная память, но снег или мрак, которые исчезают с первыми лучами солнца, это наваждение напротив со временем обретало подробности в сознании Александра.

Сначала он видел только пластину. Потом стал различать ее свойства. Правила. Запреты.

Наконец Александр стал воображать, что сделал бы с таким инструментом, и вскоре эта фантазия заменила ему все остальные.

Снова и снова он размышлял про эльфов, каннибализм, земледелие, законы, великий исход, развитие цивилизации и так далее и тому подобное; его жизнь была достаточно пустой, чтобы единственная фантазия могла заполнить её почти целиком. И тем мучительнее казались серые стены на пути бурной реки воображения — работа, сон, еда, коллеги, — через которые ему приходилось перебираться, чтобы продолжить историю, что разворачивалась у него в сознании.

Александр старался сделать свою выдумку как можно более материальной. Он рисовал карты Восточного и Южного континента, придумывал названия городов и провинций, строил сложные диаграммы, с помощью которых пытался отследить динамику роста эльфийской популяции в различных княжествах, которые образовались после развала великого Царства Нарук; каждый день стопка тетрадей, в которых он составлял генеалогические деревья эльфийских, а затем и человеческих семейств становилась всё выше и выше, словно вавилонская башня, которая устремлялась к потолку его квартиры.

И всё равно этого было недостаточно.

Всё равно у него не получалось избавиться от ощущения, что всё это просто фантазия; тень мечты и не более того.

Однажды, заполняя экселевскую табличку, он, сам того не замечая, написал в одной из ячеек «Маргулы».

Александр рассеяно посмотрел на эту надпись. Стёр. Написал опять, опять стёр, и этим же вечером создал новый документ.

Долго думал над названием.

У него всегда были с этим проблемы.

Наконец он решил назвать его просто: «Создатель миров».

После этого всё своё свободное время Александр стал посвящать работе над книгой. По выходным он трудился над ней дни и ночи напролёт; иной раз так увлекаясь и погружаясь в работу, что невольно протягивал руку, хватал пустоту и лишь опосля понимал, что, если ему хочется кофе, ему нужно приготовить его самостоятельно.

Он пытался сделать кружку бесконечной — смотрел на неё и читал мантры, — но попытки эти были… без особого успеха.

И тогда он снова, с новоявленным рвением брался за работу, в деталях расписывая последствия великого потопа и зарождение Мира Островов.

В какой-то момент он стал не просто расписывать, но изучать своё творение.

Он смог определить фазы, которые занимали его больше всего в каждый конкретный промежуток времени.

Сперва он помогал эльфам в изучении сельского хозяйства, архитектуры, ремёсел и так далее и тому подобное. Прямо как в Цивилизации.

Затем, когда их раса стала представлять собой нечто стоящее, он начал с ней «играться». Создавать всевозможные истории, проводить эксперименты, вести себя как ребёнок, который набирает банку болотной воды — с небольшим количеством живности, — и начинает сыпать в неё всякое — соль, соду, уксус, — и смотреть, что станется.

Он воспроизводил в своём творение знакомые сюжеты, успешно или не очень, и редко задумывался о последствиях.

И вот, размышляя об этом, Александр вдруг почувствовал нечто неуловимое, что стало мешать ему продолжать работу.

Сперва ему сложно было определить, что это было такое. Творческий кризис? Нет. Идей у него было много, даже слишком. Здесь была другая причина — но какая?

И так совпало, что в этот самый момент он прочитал небольшой рассказ, в котором главный герой, писатель, вдруг обнаружил, что всё, что он пишет, имеет реальные последствия. Книжка была хорошая. Интересная. В конце герой выбрался из мира своего произведения, и в то же время столкнулся с одной проблемой, которой сам автор не стал уделять особого внимания, но которая потрясла Александра сильнее всего остального произведения.

В самом конце главный герой заметил, что писать ему теперь будет непросто. Ведь если все его сюжеты находили отражение в другой реальности, значит, приписывая персонажам сильные эмоции, будь то грусть, страдания и так далее, он обрекал на них настоящих, живых людей. Это было неправильно. В свою очередь писать книги о том, как все хорошо и все счастливы… просто скучно.

И тогда Александр, который прочитал этот рассказ, понял, что именно его отягощало. И нет, вовсе не вероятность, что в некой другой реальности его творение существует на самом деле.

Просто до этого момента он всегда мечтал, чтобы Серебристая пластина и вся сопутствующая ей история — кролики, эльфы, драконы; Ром, Мира, Гармония, Ву Лин, — стали реальны. Но теперь он задумался — а действительно ли он этого хочет? Может лучше, чтобы всё это и дальше оставалось обыкновенной выдумкой, над которой он работает в свободное время? Так у него будет меньше ответственности.

Чем создавать полноценный мир, а вместе с тем и тысячи страдания, не лучше ли ограничиться его отражением на облаках? Плоским, но зато безопасным.