– Видать, наворовал довольно, коли громину такую размахнул! – укорял его Петр.

– Да что ты, мин херц, обидно даже, – оправдывался Алексашка. – Для пользы государевой бьюсь. Вон к тебе послы заморские придут, а где их принять? У тебя? Не по чину. Чай, не цари. А ко мне всякий вхож, веди всех, я приму. Кого хошь приму, хоть послов, хоть кого!

Милому другу приходилось из кожи вон лезть, чтобы его бастион не отставал от государева. Украсть оттуда тяжеловато было, покуда он всегда был на глазах. Но Алексашка ухитрялся все равно! Сколько раз Петру докладывали, что видели ночью груженые лодки, курсирующие от крепости в сторону его дома. Царь гневался, старался уличить Меншикова. Солдат пытал, что крепость охраняли, стражу, – не признался никто! Да и винить их не мог. У светлейшего князя проход был везде открыт! Ничего не изменилось и позже, когда назначил его губернатором. Не мог понять Петр: пустое дело – к себе самому в карман лазать! Но Меншиков без этого не мог. Злился на него Петр, но за прежние заслуги много раз прощал.

Сохранность Петропавловской крепости порадовала Петра. Узнавал он стены, построенные еще при нем по его же чертежу. А вот канала, проходившего прямо через крепость, чтобы находившиеся в оной никакой нужды в водной потребе не испытывали, не было. Оттого и все внутри иным казалось. Непривычно было видеть и вместо строгого порядка и военного строя разноцветный людской поток.

– И мню, не купеческого звания, не по делу тут, а из любопытства! Не дело справить, а утробу ублажить.

Одеты все были чудно, красочно, но весьма похоже.

– Порты, порты, порты: и на дамах, и на кавалерах, и на старых, и на младых.

А углядев голые колени и юбку, задранную непотребно, он так удивился, что сплюнул от возмущения. Его поразило то, что никто не обращал на это внимания, не столбенел, не крутил головой, не толкал плечом соседа и не хлопал себя по ляжкам.

Бегали дети, чинно шли пары, целовались влюбленные, горластые дамы рассказывали что-то столпившимся перед ними. Кругом гомон, разноречье, суета. Петр дивился на все, и странно было ему ощущать себя здесь чужим.

– Будто в Курляндии али еще где. Язык чужой, и я не свой! Не признают, и прятаться не надо!

Иван Данилович тем временем, увидев, что Петр вошел в крепость, заволновался еще больше.

– Упустим, Толик, он уже за воротами. Мост пешеходный – не проехать, что делать?

Он выскочил из машины и понесся вслед за Петром. Догнал он его уже перед памятником.

– Что за уродец такой? – спросил Петр ученого, показав на своего бронзового двойника.

Иван Данилович сконфузился.

– Это, простите, вам памятник поставили, – пробормотал ученый. И, чтобы смягчить гнев Петра, льстиво добавил: – Чтят вас очень, Петр Алексеевич! Во всех учебниках написано, что вы – самый великий царь. Вот видите, народу сколько, и все из-за Вас!

Петр недовольно поморщился.

– Мнишь, тот урод со мною схож? – ткнул он в свое подобие. – Голова с горошину, лицо – будто плоский блин, пальцы как у упыря, а замес-то тела – гробовая доска в камзоле? Таким меня сегодня видят? – Лицо его дернулось в припадке гнева, но он сдержал себя. – Не царь, слизняк какой-то!

– И вправду непохож! – согласился ученый. – Неудачно вышло!

– И кто же сотворил такое? Небось и денег получил за то, что царя чучелом выставил!

– Скульптор Шелякин.

– Шелякин? Кто таков? Денщик у меня был Шелякин.

– Очень известный.

– Повстречаю – сам памятником станет! Токмо без рук. Они ему без надобности!

Тут Петра толкнул какой-то лысый дядька, взбиравшийся сидячей скульптуре на колени.

– Ты меня вот так щелкни! – лыбился он приятелю. – Сейчас мы с тобой такой кадр заделаем! Я Петра по щеке поглажу или по носу стукну. Ну, щелкнул?

Вдруг по непонятной причине его тело оторвалось от скульптуры и повисло в воздухе.

Это Петр, подняв его, как кутенка, зловеще сказал:

– Сейчас я тебя гладить буду, коль просишь! Ногой по заду! – И, взглянув бедняге в глаза, спросил: – Или по носу щелкнуть?

– Не надо. Отпустите. Не снимай!

– Щелкай-щелкай, – поощряли то ли Петра, то ли владельца фотоаппарата прохожие.

– Вот это снимок! – восхитился фотограф. – Мужик, подержи его еще! Ну прямо Петр! Один в один!

– О-ля-ля! Экселенто, экселенто! Вери гуд! Ванс мо, плиз! – окружили Петра иностранцы.

– Вы не могли бы повторить для наших зарубежных гостей? – подошла к Петру переводчица.

– Зер гут, зер гут! Бите, бите. Файв хандрит рублс!

– Они дадут вам пятьсот рублей, почти пятнадцать евро, если вы повторите кадр.

Петр усмехнулся, поднял иностранца за шиворот, развернул для снимка. Затем поставил на место и, взяв деньги, зашагал прочь.

– Донт гоу, донт гоу! Плиз! Донт лив!