Метнувшись в комнату, я тут же закрыл ее на крючок. И дыхание мое было таким быстрым, как будто после стометровки на физкультуре. Чай расплескался по полу, вымочив мне старые полосатые носки.

В комнате все это время была приоткрыта форточка, поэтому температура сильно понизилась. Под свитер опять забрался холод, как и на улице. Поежившись, я прикрыл глаза и сел на кровать. Руками я обнял себя за плечи, зажмурившись, а тело била крупная, плохо сдерживаемая дрожь. Я не знал, что будет, когда вернется дед. Понятия не имел, как мы будем жить дальше.

Я скучал по отцу, но и без него уже привык. Его возвращение перевернуло наш быт: даже через стенку чувствовались исходящая от бабуленции злость, недовольство отца. Мне хотелось сбежать к Глухаревым – Валюха наверняка рубился в приставку, Валерка смотрела боксерские матчи по телеку. И мне хотелось к ним, в спокойствие, на теплый ужин к их матери, но теперь вряд ли бы их отец пустил меня даже на порог подъезда.

Кто-то дернул ручку двери. Судя по силе – отец. Крючок жалостливо скрипнул, но выдержал такой натиск отца.

– Вадь, открой, – раздался его бас за дверью. Я не сдвинулся с кровати.

В дверь опять настойчиво постучали.

– Вадь, открой, это моя комната тоже, – папа чуть повысил голос, и я все-таки поднялся с кровати, понимая, что капитуляции не избежать.

Крючок я откинул легким движением пальцев. Правда, металл постоянно выскальзывал из внезапно вспотевших ладоней. Я приоткрыл дверь, и отец заглянул внутрь, поглядел на сдвинутые кровати и тяжело вздохнул. А потом внезапно крепко прижал меня к себе. Я только сдавленно мявкнул, как придавленный котенок, но вырываться не смел. Отец держал меня в объятиях, ласково гладил по макушке, перебирал кудри. Я уткнулся холодным носом ему в пропахшую поездом рубашку и закрыл глаза.

– Я больше не уеду, – пообещал папа.

Сдавленно угукнув, я тоже приобнял его за пояс, желая казаться нежным и любящим сыном. Но внутри все равно зияла большая дыра вместо отцовского облика. Он казался мне незнакомым.

– Не хочу с ними жить, – прошептал я.

– Надо потерпеть, – он чмокнул меня в макушку. – Скоро уедем.

– Куда?

– Куда-нибудь… – неопределенно ответил отец, словно и сам не знал куда.

Он выпустил меня из объятий, и я быстро вытер мокрые глаза рукавом, надеясь, что отец не заметил захватившей меня слабости. Наши кровати пришлось раздвинуть, а в комнате сделать перестановку. Шкаф отодвинули к давней стенке, письменный стол поставили посередине между кроватями. Та кровать, что была получше и поновее, отделилась к противоположной стенке. Моя с проржавевшей металлической спинкой осталась одиноко стоять. Теперь она казалась совсем узенькой. Драповое одеяло, чтобы закладывать щелку между матрасами, больше не требовалось, и я кинул его на кровать отцу. Надо ж ему было чем-то укрываться.

Сетка, служившая основанием для матраса, совсем провисла. Я упал на кровать, и она жалостливо скрипнула под моим весом.

– Хочешь, поменяемся? – предложил отец, будто бы виновато поглядывая на мое ложе. – Эта покрепче будет…

– А ты потяжелее будешь, – я отмахнулся, поправляя застиранное постельное белье в розовый цветочек. – Не надо. Мне и на этой уютно.

За окном стремительно стемнело, и стрелки на часах добежали практически до девяти. Отец, видать, был с дороги: он, утомленный тяжелым днем, вытянулся на кровати и достал из все еще неразобранного чемодана детективчик Акунина. Непривычно было слышать, как в моей комнате чужие руки шелестели страницами, переворачивая их. Я не мог привыкнуть к отцовскому дыханию, такому шумному в осенней тишине. За окном второго этажа даже собаки не лаяли.

В коридоре опять щелкнул замок, и я тут же сел на кровати. В коридоре послышались грузные, тяжелые шаги – вернулся дед. Он характерно шаркал подошвами, поэтому его поступь я узнавал из всех других. Это с детства. Я прятался каждый раз, когда он возвращался домой.

Отец вышел из комнаты молча. Я подавил желание закрыть дверь на крючок и сглотнул вязкий комок слюны.

– Ба-а-а-а, какие люди, Игорек! – мне хватило одной фразы, чтобы понять, насколько пьяным был дед. – Неужто вернулся? Не сдох на своем Крайнем Севере? А я уж думал, выблядка нам насовсем оставишь.

Я смотрел в щелку между косяком и дверью, но половину обзора загораживал отец. Напряженность его спины была видна даже под футболкой. На мгновение мне показалось, что сейчас он кинется на деда и между ними завяжется драка. Но папа стоял молча.

– Я тоже рад тебя видеть, – сухо произнес он, и я мог поклясться, что на его лице промелькнула та эфемерная надменность, которую я видел при разговоре с бабуленцией. – А ты не меняешься… Такой же бухой, как и когда я уезжал.

Из-за отцовской спины мелькнуло лицо деда, и я заметил изогнутые в отвращении губы.

– Нехер было уезжать.

– На что бы ты тогда долги закрывал, а? Куртку ребенку купить не могли, – голос папы был таким же острым, как сталь. – Зато бухать тебе есть на что!

Дед зарычал, а потом я захлопнул дверь и невольно засунул крючок в петельку. Прижавшись спиной к двери и закрыв глаза, я обнял себя руками, слыша звуки ударов за дверью. Я не знал, кто кого ударил. И не хотел знать. Моя куртка висела в прихожей, еле держась за отрывающуюся петельку. Открыв окно, я вдохнул морозный воздух и понял, что без куртки совсем продрогну. Но новая порция матов из коридора и пьяный рев деда, а потом удар в дверь комнаты, заставили меня запрыгнуть на подоконник.