Ненавидеть подданных было проще, чем любить… Посему, королева ловила каждый повод испытать к ним симпатию. Иногда ей это удавалось. Де Люта убеждала себя в том, что любая жизнь имеет смысл, а если очень сильно постараться, то ее руки запросто слепят новых Платонов, Да Винчи и Коперников… А потом наступал турнир и словно струя леченой воды сгонял дрему самообмана. Вся жизнь Регины – представление, затянувшаяся игра в куклы, из которых великая и ужасная монархиня выросла давным-давно.

Сколько ни наряжай гомункула в человеческие одежды, он никогда не станет ученым, выдающимся творцом или, хотя бы, достойным собеседником. И от этого признания королеве становилось легче. Ведь любая надежда – это бремя. Это повод ждать, высматривать, искать того, в чьих глазах промелькнет искра разума, а не холодный стеклянный блеск. Но коль нет надежды, нет и тревог. Принять эту свою долю Регина смогла постепенно и в то же время бесповоротно. В какой-то страшный миг она потеряла интерес к миру, который сама же и создала. Тогда ей, не смотря на все могущество, ничего не оставалось, кроме как продолжать играть в жизнь, больше не надеясь на чудесный финал истории.

Иного решения не могло родиться даже в теории. Ведь, вопреки распространённому заблуждению, правителями не рождаются, и не становятся ими надевая корону. Завидным титулом распоряжаются те, кто далек от чинов и званий, самые обыкновенные люди. Они – тот самый ресурс, которым управляет монарх. Они – его опора и сила. Без них даже самый грандиозный король – лишь беспомощный аристократ, не способный подтереть собственный бледный зад. К великой радости власть имущих, ни в одной из эпох простой человек об этом не догадывался. Именно поэтому принципу все жили в гармонии.

Однако случаясь дни, когда мудрость и смирение покидали Регину. Иной раз она просыпалась полной решимости поставить точку в скучнейшем из спектаклей. В дни особенно ужасные Де Люта мечтала уничтожить собственное детище, хотела стать творцом, что разрушит собственное творение без остатка. Но как жить на пепелище сожжённого тобой театра, пусть даже это и был театр абсурда? Ответа на вопрос королева не знала. И потому, реальность в которой жить по старому она уже не могла, а по-новому еще не умела, стала единственным из вариантов её бытия.

Отсюда вытекала еще одна функция турнира: он помогал коротать время, которого у Регины было с излишком. Минутные стрелки уподоблялись секундным, когда части тел разлетались по арене. Будь на то воля Де Люты, соревнование проходило бы каждый месяц. Но, как уже было сказано ранее, восторга нам дарует только новое, а значит, нельзя пресыщать народ подобным развлечением. Сама же королева не сомневалась, что очень скоро ей наскучат жестокие поединки. Возможно поэтому она тянула удовольствие от этого пирога, тщательно пережевывая каждый кусок даже после того, как сосущая пустота под ложечкой ушла.

Очень скоро загремят цепи, заскрежещет металл, загудит толпа. На арену выйдут бойцы, вооруженные мечами, луками, копьями и булавами. В воздухе запахнет сырой землей и пылью. Начнутся зверства, в которых добродушные куклы обернутся бездушными чёрствыми истуканами. Выгребная яма с останками бойцов постепенно заполнится до краев. Глядя на эту груду осколков каждый зритель вспомнит о том, что бессмертие – не подарок, а трофей, получить который можно только в обмен на жизни противников.

Глава 7

Бой часов на центральной площади возвестил о начале турнира. Мера носила символический характер, ведь этого момента лютумвильцы ждали затаив дыхание. Все разговоры в королевстве так или иначе сводились к состязанию. Подданные Регины обсуждали участников и делали ставки, сгорая от нетерпения. Занимать места на трибунах пришлось задолго до восхода солнца. Каждому хотелось сидеть поближе, видеть каждую деталь, слышать каждый запах… Голым плотно заполнили амфитеатр, посему, жестокое представление началось согласно плану, ровно в полдень и ни минутой позже.

Единственной зияющей раной на переполненной трибуне оставалось королевское ложе. Согласно местному этикету, монархиня последней являлась на мероприятия, вынуждая себя дожидаться. Порой толпа скучала часы напролет, но в то воскресенье не томилась долго.

Под звуки труб из центральной арки появился королевский глашатай. Горделиво чеканя шаг, он проследовал к центру арены и замер, выдерживая долгую паузу. Гул толпы постепенно сошел на нет. Собравшиеся стихли, ожидая заявления. Новое творение Регины не спешило исполнять всеобщее желание. Стройный юноша надменной красоты продолжал интриговать публику. Простолюдины с интересом разглядывали мальчишку. Его густые золотистые локоны. Его холодные синие глаза. Его волевой и в то же время изящный подбородок. Имя, которое Регина дала слуге, как никогда точно отражало суть его натуры. Нарциссус. Мальчишку не могли звать иначе. Завораживающе прекрасный, будто перенявший частичку красоты Де Люты, он упивался собственной властью и ждал, когда воцарится звенящая тишина.

Герольд был совсем еще молод – на вид не старше принца. Но даже неподвижно стоя перед зрителями, он излучал демоническую силу. Даже не пытаясь сдержать горделивую ухмылку, Нарциссус заговорил, вернее, громогласно запел долгожданное:

– Братья и сестры! Почтенные жители Лютумвиля! Тот самый день настал. Королевский трунир в честь дня рождения великой правительницы Регины Де Люты объявляется открытым! Поприветствуйте ту, волею которой все мы появились на свет! Великая мать и прародительница всего сущего, Регина Де Люта!