Мой грим, возможно, отслаивается

But my smile still stays on

Но моя улыбка остаётся на лице

– Пятьдесят семь штук, о*уеть! – мотает головой Цвет, когда мы с ним и Куренковым заходим в закрома родины. – Включая те, что ты просадил, конечно.

– Блин! Да сказал же отдам! Чё ты начинаешь-то!

– Да ладно, братан, чё ты. Я ж не к тому.

– Каждый раз так не будет, – замечает Роман.

– Да, сегодня пипл на хайпе баблос сливал, – соглашаюсь я.

– Ты на каком языке сейчас высказался? – удивляется Цвет. – Это круче фени по-моему.

– На языке будущего, мля… Комсомол – это передовой отряд молодёжи. Слыхал?

Он не задирается, всем сейчас нелегко, просто легонько хлопает меня по голове. Вроде как и поддержка, и… хрен знает, что ещё…

Домой я еду с Большаком, на его служебной «Волге». Мы сидим с ним сзади, а Лида – на переднем сиденьи. Уже практически утро и такое ощущение, что кончилась сказка моей реинкарнации, потому что сейчас я чувствую точно то, что много раз чувствовал в своей первой жизни – горечь во рту, пустоту в груди и боль в желудке.

Ничего страшного, это психосоматика. Ничего страшного, это скоро пройдёт. Ничего страшного, это просто жизнь и какая, к херам, разница, где она протекает, в совке или, например, в древнем Риме. Человек не меняется и всегда чувствует боль одинаково.

И ещё, раз пошла такая пьянка, как говорится, сегодня я чувствую себя невероятно одиноко. Как снежинка, что мечется на ветру…

Ладно, пофиг. Надо брать жопу в руки и идти дальше. Но только не сегодня, ладно? Завтра. А сегодня просто посижу, ни о чём не думая… Я закрываю глаза и делаю вид, что сплю. А потом действительно засыпаю. Без снов.

Домой я заваливаюсь утром.

– Егор! Сынок! Ну наконец-то, мы уже тут с ума сходим!

Они с отцом поочерёдно тискают меня в объятиях, а Радж… тот просто впадает в истерику и носится, как сумасшедший, сшибая всё на своём пути.

– Тут милиция такое творила! У меня сердце про…

– Мам, они больше не будут. Вопрос разрешился. Все подозрения, обвинения и прочая чухня отменяется.

Она смотрит с удивлением, но мои слова столь соблазнительны, что мама очень хочет им верить. И верит. Безоговорочно и сразу.

Дом, милый дом. Приятно, когда тебя ждут. А я даже подарков не привёз. Вот же хрень какая. Но ничего. Это мы исправим. Подарки будут.

Мы завтракаем, я гуляю с Раджой, а потом надеваю старые штаны, свитер, брезентовую штормовку и натягиваю на ноги резиновые сапоги. Сегодня выходной и родители не идут на работу. Май, весна, бурление чувств, шашлыки и посадка картошки. Нужное подчеркнуть.

У нас нет дачного участка и поэтому, мы сажаем картошку на делянке, являющейся частью большого участка, выделяемого ежегодно маминому НИИ. Папа берёт завёрнутые в мешок лопаты, а я бесформенный брезентовый рюкзак с провиантом и чем-то ещё, не менее важным.

Твою ж дивизию! Вот, это, конечно, то, что мне сейчас больше всего нужно – сажать картошку на колхозном поле. Как я мог забыть об этом прекраснейшем времяпрепровождении, выпадающем обычно на второе мая. Если нет заморозков, конечно. А в этом году их, как раз, нет.

– Семена наши не перепутают там? – беспокоится папа.

– Не должны, – пожимает мама плечами. – Я подписала на тряпочных ярлычках химическим карандашом и подвязала к мешкам. Я тебе говорила уже.

Мы идём пешком к месту сбора – к маминому институту. Там вместе с её весёлыми и воодушевлёнными предстоящими трудовыми подвигами коллегами, грузимся в автобус и едем около часа хрен пойми куда. В поле. Народ веселится, балагурит, поёт песни.

– Ну, расскажи про Ташкент, – просит мама.

– Ты что, в Ташкенте был? – оживляется её коллега.

– Был, – киваю я. – Ташкент – город хлебный.

Смеются. Это они и сами знают.

– Да я толком и не видел ничего. Одни заседания да конференции…

– Нет, ну как… А вот ты ходил на рынок? У меня там сестра двоюродная живёт, прямо рядом с рынком…

– Егор! Ну, ты чего хмурый такой, как будто только что с похорон. Что такое-то?

– Не выспался просто… Простите…

Приехав, мы практически сразу находим свой участок по меткам. А вот найти свои семена оказывается тем ещё квестом, но родители справляются. И я тащу мешки на себе примерно полкилометра. А ещё чуть позже мы начинаем копать.

Технология как раз на троих. Один выкапывает лунку, другой бросает в неё проросшую картофелину, а третий засыпает землёй. Сначала меня страшно ломает, а потом я втягиваюсь и, как ни странно, в этой механической, монотонной работе нахожу успокоение и чувствую облегчение.