– Которая неделя?

Та смутилась, но все же ответила:

– Сорок четвертая… Наверное…

Не задумываясь, Скворцов перевел в месяцы и недоверчиво приподнял брови:

– Одиннадцатый месяц? Так не бывает.

И все же, глядя на растерянную роженицу, подумал, что удивлен не так сильно, как должен бы. На деле чего-то подобного он и ожидал. Так бывает. Так есть прямо сейчас. И сейчас важно другое.

– Сорок четвертая – значит, сорок четвертая… – пробормотал он.

Вера схватилась за живот и закричала так, что зазвенело в ушах. Амбарная дверь с грохотом ударилась в стену – на пороге, пошатываясь, возник здоровяк с закопченным чайником наперевес. Подскочил к Вере, бухнулся на колени, сгреб ее узкую ладошку своей – огромной окровавленной лопатой. Макар едва успел поймать выпавший чайник.

– Люша-а-а! Илюшенька! – завыла Вера, цепляясь за мужа. – Мне больно-о-о! Не уходи, пожалуйста, не уходи!

– Уходи! – велел Макар. – Я же сказал, теплой воды принеси. Нужно много воды. И спирт. Есть спирт?

Здоровяк Илья кивнул, мотнув мокрыми от крови патлами.

– Неси. И чистые тряпки неси. И еще нитки с иголкой. Давай, быстро. Быстро, быстро, быстро! А ты, – рыкнул Макар на Веру, – дыши! Дыши, давай! Выдохни, все выдохни… Та-а-ак… Теперь вдыхай, осторожно, не части… Стой! – крикнул он в спину уходящему Илье. – Стой. Вот…

Макар протянул сложенные лодочкой ладони. – Полей.

Вода действительно оказалась теплой. Илья послушно лил, и Макар видел, как он борется с желанием разнести ему голову старым чайником. Стараясь не слышать стонов роженицы, Макар старательно отмыл скальпель.

– Что будешь делать? – хрипло спросил Илья.

– Кесарить, – ответил Макар, чувствуя, как от страха сжимается мошонка. – А теперь марш, живо! Мне даже руки вытереть нечем! И постарайся кровищей своей ничего не заляпать!

Последняя фраза догнала Илью возле ворот. Он помотал головой, не веря своим ушам, громко выругался и выскочил на улицу.

– А теперь ты. – Скворцов наклонился к Вере, вдыхая запах ее пота, запах ее страха. – Слушай внимательно. Очень внимательно. Он тебя убьет, понимаешь? Не я, а он, малыш у тебя в животе. Он не хочет, но он тебя убьет, или умрет сам. Надо дышать. Понимаешь? Дыши, дыши! Вы-ы-ыдох! Вдох-вдох-вдох! Вы-ы-ыдох! Вдох-вдох-вдох! Сука, да ты же элементарного не знаешь! – сорвался он внезапно.

У Веры на глаза навернулись слезы. Макар торопливо зашикал, успокаивающе выставил перед собой раскрытую ладонь:

– Тише, тише, ну! Прости! Прости, прости! Тише! Ты, главное, дыши и слушай. Слушай и дыши. Если не будешь дышать – он задохнется! Ты сейчас за двоих дышишь. Понимаешь? Но это скоро кончится. Его надо… мне придется… вынуть его из тебя. Иначе вы оба… Понимаешь? Понимаешь меня?

Она прекрасно понимала. Она шла к этому долгих одиннадцать месяцев, а может быть, и всю свою жизнь.

– Ты… сумеешь? Сумеешь нам… – выдавила Вера.

«Помочь», – договорил он за нее. Теперь ему не нужны были слова, чтобы понимать ее.

Он накрыл коленку Веры ладонью и крепко сжал.

– Я не дам вам умереть. Я все сделаю, как надо.

– Ты хоть что-то помнишь, хирург хренов? – язвительно пробасил кто-то в ухо.

Слева маячило широкое рязанское лицо фельдшера Савельевской психушки. Потирая красный нос, он жевал кончики усов, с сомнением поглядывая на Скворцова. Не помню, хотелось закричать Макару, я ни черта не помню, я все забыл за эти годы! Я умею только убивать, резать, выпускать кровь из мешков с мясом!

– Я тоже нихренашеньки не помню, – признался фельдшер. – Но ты не дрейфь. Руки помнят. Ты не думай. Делай. Я подсоблю.

Обливаясь холодным потом, Макар мотнул головой, отгоняя призрака.

– Ладно, прорвемся, – сказал он то ли Вере, то ли фельдшеру, то ли себе. – Веришь?

Закусив губу от боли, Вера кивнула, и капельки пота сорвались с ее мокрого лба. Что бы ни случилось, она приняла это, понял Макар. Понял и с благодарностью отключился. Нет, он по-прежнему был здесь, в сознании и относительно здравом уме. Но в то же время смотрел на себя со стороны, видел себя со стороны и даже восхищался проворством и точностью своих огрубевших пальцев.

Кажется, это длилось пару часов.

Кажется, это длилось пару минут.

Кажется, они втроем успели прожить вечность, а может, и несколько вечностей.

Не втроем, нет, поправил себя Макар. Вчетвером. Все это время, защищенный тонкими стенками материнского живота, с ними незримо присутствовал еще один человек. Наследник исчезнувшего Человечества. Будущий властелин Земли.

Это была чертовски длинная вечность. Все казалось диким, незнакомым и странным. Вместо спирта Илья притащил запечатанную бутылку водки. Прежде чем продезинфицировать скальпель, Макар щедро плеснул себе на руки. Подумав мгновение, сделал большой глоток и, утирая мокрые губы рукавом, понял, что не почувствовал горечи.