Тем временем, он подошёл ко мне.

— Лена… вас же Лена зовут, я прав?

— Допустим, — выпрямив спину, я чуть откинула назад голову, чтобы смотреть на него максимально надменно, с отчётливым презрением.

— М-да… так… Леночка, как я могу… сгладить впечатление о себе?

— Достаточно просто удалиться вслед за своей группой, — щерясь с сомкнутыми зубами, как бы любезно указала я ему на выход.

— Нет, поймите правильно, я ж не знал, что вы нашенская…

— То есть, о француженке такое говорить было позволительно, по-вашему?

— Ну… нет, конечно, тоже нет. Вы поймите, Лена, мы немного выпили с другом…

— С утра пораньше?

— Мы же отдыхаем… Как бы.

— Вы понимаете, что из-за таких, как вы, любых россиян потом воспринимают за границей пьяными идиотами? Почему вы позволяете себе подобное?

— Да мы ж не хотели ничего такого…

— Александр… вы же Александр?

— Я? Да, — кивок вышел нетрезвый, как и вся его немного запинающаяся речь. — Но можно просто Саня, если хотите.

— Нет, не хочу. Ступайте уже, проспитесь, и, пожалуйста, не ведите себя так больше во Франции. Впрочем, и в России так себя вести не стоит.

— А вы со мной тогда сходите куда-нибудь вечером?

Я удержала свою челюсть, чтобы она не отпала. После всего наговорённого, он ещё смеет звать меня куда-то?

— С вами?

— Да. Если хотите, можете взять подругу, а я друга возьму, — указал он, не глядя, назад, на того своего товарища.

— Я с вами никуда не пойду, Александр.

— Потому что я нетрезвый?

— Вы не нетрезвый. Вы — пьяный.

— Вполне возможно. Я вас понимаю, — на удивление, он умудрялся не шататься, хотя разило от него порядочно, но не дешёвым спиртом, а хорошим виски или чем-то вроде. — А что насчёт завтра? Я буду трезвый. Правда, тогда я буду куда более зажатый и не смогу разговаривать с вами вот так свободно.

— О, замечательно, потому что я не люблю, когда со мной разговаривают «вот так свободно».

— Тогда договорились? Завтра идём куда-нибудь?

— Нет, мы никуда не идём.

— Почему?

— Потому что вы хотите пожамкать мои сиськи.

— С чего вы взяли?

— Потому что вы так сказали где-то полчаса назад. При всех.

Что-то у него в голове завертелось, и он вспомнил. Опять смущенно запнулся и, покашляв в кулак, потерев шею, развёл руками:

— Ну, а, собственно, что уж тут скрывать? Вы весьма… эффектная мадемуазель.

— Благодарю, до свидания, Александр! — я крикнула его спутнику: — Заберите, пожалуйста, вашего друга! Он не может найти выход!

Тот, сдерживая смех, рисовано поклонился и сошёл с места. Я, пресекая очередную попытку завязать беседу, спешно развернулась и пошла прочь.

Дойдя до кабинета, я села на свой стул и топнула ногой. Потом глубоко вдохнула и попыталась успокоиться. Как бы жутко ни повёл себя кто-то, я лица не уронила и вышла из ситуации с достоинством, хотя тянуло послать Саню тремя великими русскими буквами. Но вообще-то я не материлась.

Закрыв глаза на минуту, чтобы прийти в себя, я вновь вспомнила Набиля, галантного, почти не пьющего, не смевшего сказать и слова обидного. Таких как он — один на миллион, остальные — вот такие Александры. Как можно было выйти замуж где-нибудь в Томске, откуда приезжают вот такие кадры? Да, Набиль оказался лицемером и… и не знаю, кем ещё, не хотелось всё ещё рубить, подытоживать, ставить клеймо, но он хотя бы сумел увлечь меня, влюбить в себя, он умел вести себя и не так-то трудно было запасть на него, всегда ухоженного, приятно пахнущего, опрятно и элегантно одетого. Пускай оба типажа по итогу негодяи, но одни — эти восточные, красноречивые дамские угодники — хотя бы умеют довести до нужного момента, закружить голову и показать женщинам, что такое любовь.

Оставшийся рабочий день прошёл спокойнее, в переписках с коллегами по поводу описей, поступивших коллекций, в составлении статьи для одного из регулярных журналов — туда надо было нет-нет да предоставить материал по какому-нибудь живописцу или полотну. Сняв бейдж, я выключила компьютер, прибралась на столе. Закинула на плечо сумочку и направилась на выход. Может, вновь взяться за рисование? Вечера без Набиля — тоска смертная, и я всё-таки сорвусь и позвоню ему сама, если не займу чем-нибудь руки. Кисточкой — лучший вариант, потому что к готовке душа у меня не лежала.

— Лена!

Я вздрогнула, потому что мужской голос был знаком. К тому же, по-русски меня здесь больше некому было назвать. Развернувшись в сторону лавочки, я увидела вставшего с неё Александра.

Лицо его было не таким расслабленным, как утром, совсем уже не весёлым и не красным. В ладони — бутылка минеральной воды.

— Здравствуйте ещё раз, — навис он надо мной. Не обратила внимания как-то с утра, что у него рост под метр девяносто, пожалуй.