— Если люди недостаточно знакомы для свадьбы, то они тем более недостаточно знакомы для постели, — отчеканила я, разворачиваясь в сторону двери. Господи, что я делаю? Ведь он же и без того зол и обижен, я потеряю его навсегда!

— Элен…

Я остановилась, ухватившись за этот шанс. Он не отпускает меня! Удерживает. Значит, не оставит всё вот так, а будет, вместе со мной, бороться за возможность быть вместе.

— Ты… домой?

А куда мне ещё деваться? В бар — напиться? Так я же не пью!

— Да.

— Тебя отвезти?

— Не надо, доберусь.

— Давай такси вызову?

— Я сама могу, — демонстрируя предельную гордость и независимость, раз уж оказалось, что держать меня никто не собирается, сказала я. Мы встретились взглядами, и я не вынесла долго смотреть на Набиля, осознавая, что это — всё, между нами пронеслись искры, роман, длинной в несколько дней, ярко вспыхнувший и потухший так же внезапно. Я никогда уже, наверное, не встречу такого мужчину, но разве могу я поступиться принципами ради того, кто не готов ничем поступиться ради меня? А разве не готов? Он ухаживал за мной, тратился, настойчиво добивался свиданий. Почему я жду каких-то невероятных жертв, если ничем не жертвую сама? Это несправедливо. О, нет, нет, Лена, заткни этого торгующегося беса внутри себя, который уже взвешивает величину уступок и накладывает на одну чашу весов тяжеловесные приобретения от продолжения отношений с Набилем, а на другую — невесомые, бестелесные и эфемерные принципы. Что они такое? Разве их можно увидеть, потрогать, понюхать? — Удачно долететь, — не желая быть ехидной, я всё же произнесла это не слишком доброжелательно.

— Спасибо, — кивнул Набиль.

Я вышла.

Мне стоило больших усилий не разрыдаться прямо в машине. Но когда я добралась до своей кровати, то, обрушившись на неё, заревела белугой, как несчастная старшеклассница, хотя даже в шестнадцать лет не лила слёз ни по одному мальчишке так, как заплакала по Набилю.

Тоска разъедала сердце, его жгло разочарование. Меня прежде никогда не обманывали, у нас в семье вообще не принято было врать. Я знала, конечно, что мир не состоит из пони и бабочек, но одно дело просто знать со стороны, и другое — столкнуться с этим лично, испытать на себе. Неужели Набиль с самого начала был неискренен? Неужели он врал, говоря, что ему нужен не только секс и он не пытается меня разводить на него? Не хотелось верить, что самое красивое и восхитительное, что бывает в жизни — это просто фальшивая декорация, за которой прячется неприглядная реальность.

Придя на работу, я накинула на шею бейдж, поправила строгий пучок. Дела — это единственное, что отвлекало меня от расставания и горечи. Любовь к искусству, ведшая меня предыдущие десять с лишним лет жизни, не подводила, в отличие от такой переменчивой, неопределённой, непредсказуемой человеческой любви.

В дверь заглянула сотрудница из отдела по связям. При виде неё я теперь всегда вспоминала, как меня позвали в Сотбис, и тайно надеялась, что через неё опять объявится Набиль. Воспринявшая его, как идеального мужчину своей мечты, я ожидала от него и в остальном таких поступков, которых мне хотелось бы в идеале: приятных сюрпризов, осознания своей неправоты, красивых извинений и заверений в любви. Вспылить может каждый, естественно, особенно гордый и горячий восточный мужчина, но и остывать он должен уметь.

— Элен! Частная экскурсия. Группа ждёт у главного входа.

— Иду!

Имея звание младшего научного сотрудника, я не была рядовым гидом и, допустим, школьников по залам не водила. Но когда речь шла о «частных экскурсиях» — я участвовала. Под этими словами иногда подразумевались политики, дипломаты, знаменитости, которые в ходе официальных визитов или гастрольных туров заглядывали в музей.

Дойдя до входа, возле кассы, я увидела человек десять, в основном мужчин, не в деловых костюмах, а, значит, вряд ли политики. Возможно, съёмочная группа или ещё кто. Сопровождавшая их женщина подошла ко мне, увидев бейдж:

— Добрый день! Я переводчик, вы сегодня наш гид?

— Да, Элен Бланш, — пожала я ей руку, — интересует какой-то особый раздел искусства?

— Нет, просто обзорное посещение, — она чуть понизила голос, сообщая доверительно: — Нефтяники, ничего не смыслят в искусстве.

— Да? Откуда они?

— Из России.

У меня радостно что-то вспорхнуло внутри. Соотечественники! Надо же! Я могла бы провести их по Лувру и без переводчика, но даже здесь, на моей работе, не все знали, откуда я, принимая за француженку, настолько я ассимилировалась и влилась в здешнюю жизнь. Да и отнимать работу у переводчицы не хотелось, зачем я буду её подставлять? Раз это нефтяники, оплата более чем солидная.

Я пригласила их следовать за собой и начала рассказывать:

— Итак, мы находимся в Лувре — знаменитом музее Парижа, а некогда — королевской резиденции. Хотя первоначально Лувр представлял собой защитную крепость, заложенную ещё Филиппом Вторым в двенадцатом веке…

Взрослые люди иногда не лучше школьников — слушают так же невнимательно, отвлекаются, не проявляют должного уважения. Среди этих тоже была парочка таких. Стояли чуть в стороне ото всех, в рубашках на выпуск, шушукались между собой, тыкали пальцами. Тем временем я, рассказав об архитектуре и истории здания, перешла непосредственно к истории музея:

—… идея открыть здесь музей возникла в правление Людовика Шестнадцатого, печально известного короля, лишившегося головы на гильотине в ходе Великой буржуазной Французской революции. Окончательное решение открыть музей он принимает в тысяча семьсот семьдесят восьмом году, и назначает хранителем Юбер Робера, живописца и пейзажиста в духе неоклассицизма…

Забавно было слушать, как меня переводят на русский язык. Те двое, перенимая информацию от переводчицы, стали похихикивать:

— Юбер Робер! Имена у них конечно… хотя непонятно, где тут имя, а где фамилия?