…До войны Венька жил с дедом в большом южном городе, где люди мягко произносили букву «г» и, повышая голос в конце фразы, разговаривали певуче и иронично. Венька учился в музыкальной школе по классу скрипки. Каждое утро его будил дед. Он подходил к Венькиной кровати и, осторожно стягивая с него одеяло, начинал монотонно бубнить: - Веня, вставай, Веня… Веня, ты опоздаешь в школу, что из тебя будет? Веня, последний раз я тебе говорю, Веня… Или ты встанешь, или я тебя будить больше никогда не буду, одно из четырех… Вставай, петлюровец!
– взвизгивал дед и сдергивал с Веньки одеяло. Венька садился на кровати и, не открывая глаз, старался попасть ногами в обе штанины сразу.
– Почему «одно из четырех»?
– зевая, спрашивал Венька.
– Не морочь дедушке голову. Иди умывайся, байстрюк, - говорил дед и уходил на кухню готовить Веньке завтрак. На кухне дед подавал завтрак на стол и, нарезая хлеб, пел бывшим тенором:

Я помню чудное мгновенье,

Рядом умывался Венька.
– Ты так безбожно врешь, дедушка… - Кстати, - говорил дед.
– Когда я тебя отдавал в музыкальную школу, так я думал, что ты научишься только на скрипке врать. Но ты талантливый ребенок… Ты вундеркинд! Ты не ограничился скрипкой и теперь врешь по любому поводу. Где ты шлялся вчера до двенадцати часов ночи, мерзавец?!
– Но я же был… - Довольно!
– говорил дед.
– Завтракай и убирайся в школу. Вот тебе деньги, - дед отсчитывал несколько монет.
– На большой перемене выпьешь стакан молока. Понял? Каждый день дед повторял эту фразу. Каждый день Венька брал деньги и обещал пить молоко. И ни разу не истратил эти деньги на молоко. Молоко он терпеть не мог. Не успевал Венька отойти нескольких шагов от дома, как дед открывал форточку и, высунув полбороды на улицу, кричал на весь квартал: - Веня! Веня, стой, тебе говорят!..
– Ну что тебе?
– останавливался Венька. Дед критически оглядывал Веньку с головы до ног, - Ты все взял, ты ничего не забыл?
– вполголоса говорил дед.
– Все, дедушка, все!
– Так что ты стоишь столбом? Беги немедленно в школу! Попробуй мне только опоздать, босяк!
– кричал дед и с треском захлопывал форточку. Венька уходил, а через несколько минут из ворот появлялся дед в домашних туфлях. Он церемонно здоровался с дворником, и дворник начинал жаловаться на качество метлы. Дед придирчиво рассматривал метлу и возвращал ее дворнику. Потом дворник уходил за ворота и появлялся уже без метлы и фартука. Они переходили улицу и спускались вниз, за угол. Останавливались они у трехэтажного длинного дома с надписью «Городское музыкальное училище». Дед медленно продвигался вперед, заглядывая в каждое окно первого этажа. Дворник осторожно ступал за ним. Вдруг дед останавливался и жестом приглашал дворника последовать его примеру. Они становились на цыпочки и, держась за подоконник, заглядывали в класс, откуда доносилась быстрая веселая мелодия. У рояля стоял Венька и играл на скрипке. Дед поворачивался к дворнику и через плечо большим пальцем показывал на окно.
– Ммм?
– гордо спрашивал дед.
– Мда!..
– с уважением говорил дворник. Обычно Венька замечал деда и делал ему страшные глаза. Дед отшатывался от окна и виновато брал дворника под руку.
– Идемте, Степа, - смущенно говорил дед. Они шли вверх по улице, и до самого поворота дед что-то объяснял дворнику, отчаянно жестикулируя руками, и дворник смотрел на него, кивая головой в такт каждому взмаху…

–  Курс, Веня?
– раздался голос Архипцева. Гуревич сверил показания компаса с картой и сделал поправку на магнитное склонение.
– Минус шесть, командир, - ответил он.

…Этот страшный, сжимающий сердце звук сирены запомнился Веньке на всю жизнь… Взвыл выходящий из пике невидимый самолет, и сразу же вслед за этим раздались два взрыва. Вздрогнул весь квартал. Ничего не понимая, Венька прижался к стене дома. Он не испугался, он просто ничего не понял. Оборвалась сирена, и только звон сыплющихся стекол нарушал внезапную тишину. Мелодично, как весенний ручей, звенели и переливались осколки. И вдруг крик!.. Одинокий женский крик! Венька рванулся и побежал к своему дому. Обогнув угол, он выскочил на свою улицу и остановился как вкопанный. Потом медленным шагом направился к тому месту, где был его дом. Дома не было… Лежали исковерканные ворота. Виднелась рука дворника, сжимающая метлу. И рядом, совсем рядом, ноги дедушки в домашних туфлях… Небритый, измученный военкоматчик устало возразил Веньке: - Музыканты нужны и в дни войны.
– Я не хочу играть на скрипке, - сказал Венька.
– Я хочу бросать бомбы… - Мы не можем считаться с желанием каждого… - Я не каждый, - сказал Венька.
– Я хочу бросать бомбы!
– Поймите… - Я хочу бросать бомбы!..
– крикнул Венька.

…Сто пятнадцатый заканчивал облет того места, где, по данным разведотдела, должен был находиться аэродром немцев.
– Я так и думал, - сказал Архипцев.
– Здесь ни черта нет, одна бутафория… Он показал вниз на фальшивый аэродром с макетами самолетов.
– Ты знаешь, командир, - сказал Гуревич, - это напоминает мне витрину «Гастронома»: консервные банки из дерева и колбаса из папье-маше… Архипцев выровнял машину и лег на обратный курс… - Веня, надо искать там, где мы думали… - Здесь?
– показал каргу Гуревич.
– Да. Рассчитай. Гуревич взялся за карандаш и транспортир. Архипцев потянул штурвал на себя и, переходя в набор высоты, стал пробивать облачность.
– Соболевский!
– сказал он спокойно.
– Передай домой обстановку и скажи, что мы продолжаем поиск!
– Есть, командир!
– ответил Соболевский, включил передатчик и начал стучать ключом. Работая на рации, Женька все время зорко поглядывал по сторонам. Кончив передавать, он переключил рацию на прием и взял карандаш. В течение нескольких секунд молчания он успел посмотреть на фотографию миловидной девушки, улыбнуться ей, подмигнуть и сесть как можно удобнее. Тоненькая морзянка пропищала три буквы «ж» и знак раздела - вхождение в связь. Женька начал строчить карандашом. Когда поток точек и тире прекратился, Женька бросил карандаш, огляделся по сторонам, опять, но уже строго, подмигнул девушке и сказал, безразлично уставясь на «Голубых танцовщиц»: - Командир! Штаб получил новые данные разведки. Есть приказ вернуться на базу. Что ответить? Архипцев посмотрел на приборную доску, заглянул в карту Гуревича и, поймав его взгляд, произнес; - Интересно, что это за новые данные? Может быть, они совпадают с нашими предположениями? Женька, отвечай… Он поднял глаза на горизонт и вдруг увидел два идущих наперерез «фокке-вульфа».
– Внимание! Слева спереди «фоккеры»!
– крикнул он. Мгновенно куда-то исчезли линейка, транспортир, карта - все, что держал в руках Гуревич. Венька прирос к пулемету, зачем-то расстегнул шлемофон… Архипцев отвалил машину вправо и перешел в резкий набор высоты. Один из немцев вошел в пологое пикирование, другой попытался снизу зайти в хвост сто пятнадцатому. Оглянулся Архипцев: - Веня, бей!!! Женька, смотри!!! Сто пятнадцатый сделал разворот и сам пошел в атаку. Немец, идущий сверху, длинной очередью вспорол левую плоскость сто пятнадцатого. Машину затрясло. Короткими очередями стреляет Гуревич. Архипцев бросает машину то вниз, то вверх… Остервенело бьет из крупнокалиберного пулемета Венька Гуревич.
– Мы-то придем на базу, - сквозь зубы говорит он.
– А вот вы-то что будете делать? В своей кабине крутится Женька. «Фоккер» заходит сбоку в хвост сто пятнадцатого и не попадает в сектор обстрела Женькиного пулемета.
– Серега! Дай ручку вправо, я его плохо вижу!
– кричит Соболевский. Архипцев заваливает машину вправо.
– Хорош? Женька ловит в прицел немца. Поймал!
– Хорош!
– кричит он и дает длинную очередь.
– Хо-рош!!!
– исступленно кричит Женька и видит, как «фокке-вульф» переворачивается через крыло и падает, оставляя за собой столб черного дыма.
– Красавец!..
– восхищенно говорит ему вслед Женька. Второй немец заходит спереди снизу.
– А, сволочь!!!
– говорит Архипцев и пикирует на немца, нажав гашетки пушек и пулеметов. «Фокке-вульф» не выдерживает и уходит в сторону. Сто пятнадцатый входит в облака. Гуревич посмотрел на пробитую левую плоскость.
– Дойдем?
– спросил он Архипцева.
– Дойдем помаленьку, - отвечает Архипцев, пытаясь сдержать тряску самолета. Он тоже взглянул на левую плоскость и спокойно приказал Соболевскому: - Женя, передай, что мы идем домой.
– Есть, командир!
– улыбнулся Соболевский и раскланялся перед «Голубыми танцовщицами».

На стоянке все блестело от мелкого сыпучего дождя. Тонкая пленка воды покрывала металл, дерево, землю. Блестели даже стеганые моторные чехлы, под которыми, накрывшись, как палаткой, сидели Кузмичов и два его моториста. Они смотрели на пустынную посадочную полосу, и тоненькие струйки воды, стекающие с чехлов, отделяли их от всего аэродрома, образуя призрачную стену и вызывая ощущение тепла и уюта.
– У вас закурить нема, товарищ старшина?
– спросил худенький моторист. Кузмичов протянул ему пачку папирос: - Кури, только чехол не прожги. Что на обед было?
– Борщ с рыбой и перловка с гуляшом, - ответил ему второй моторист. Худенький прикурил и возвратил пачку Кузмичову.
– Кажный день перловка, перловка, перловка… Усю зиму пшеном душили, весной капустой… Кузмичов усмехнулся.
– Не, шо вы смеетесь? Як вам подадуть на первое капусту с водой, на второе капусту без воды, а на третье воду без капусты, дак вона вам ночью сниться будеть!.. А зараз на нас с перловкой набросились!..
– Однако ты эту перловку за милую душу лопаешь!
– сказал второй моторист.
– А шо же мини, голодным сидеть, чи шо?
– возмутился худенький моторист.
– Военнослужащий обязан уси трудности превозмогать! Перловка дак перловка!..
– Постой, не галди… - остановил его Кузмичов. Он прислушался, откинул чехол и встал.
– Идут… - сказал он, улыбаясь. Где-то далеко еле слышно пели моторы.
– Ну и что?
– Кузмичов повернулся к маленькому мотористу.
– Шо?
– удивленно посмотрел тот на Кузмичова.
– Ты чего-то про капусту говорил?..
– Та ни, про перловку!..
– А… Ну, вылезайте, пошли встречать… - сказал Кузмичов и направился к посадочной полосе. Гул моторов все нарастал и нарастал, потом Кузмичов услышал, как уменьшились обороты двигателей, и из пелены дождя показался силуэт сто пятнадцатого. Он вырастал с каждой секундой и все больше и больше принимал реальные очертания. Наконец он коснулся колесами земли и покатился мимо Кузмичова по посадочной полосе. В конце полосы он остановился и, развернувшись на одном месте, запрыгал к месту стоянки. Точно и расчетливо зарулив на стоянку, сто пятнадцатый занял свое место в привычном строю мокрых «пешек». Один за другим остановились винты. Открылся люк кабины стрелка-радиста, и появился Женька Соболевский.
– Привет, Кузмич!
– крикнул он.
– А, Женечка!
– сказал Кузмичов.
– Сегодня у нас в клубе кино «Тетка Чарлея».
– Ты пойдешь?
– крикнул Соболевский, снимая с себя парашют.
– Если управлюсь… - оглядывая машину, ответил Кузмичов. Из первой кабины через нижний люк неуклюже выполз Гуревич.
– О, Кузмич!
– сказал он.
– Каждый раз, когда мы приходим на аэродром, у меня такое впечатление, что я тебя очень давно не видел… - Да!..
– вспомнил Кузмичов.
– Я забыл тебе сказать, Веня. Я достал канифоль для смычка.
– Спасибо, Кузмич!
– Ладно, - отмахнулся Кузмичов.
– Чего там… Последним медленно спустился Архипцев. Он снял шлемофон, подвесил его к поясу и стал снимать парашют.
– Как моторы, Сереженька?
– подошел к нему Кузмичов.
– Моторы в порядке, Кузмич, - ответил Архипцев.
– Вот только крылышко прохудилось. Штопать придется. Пойдем посмотрим… Все четверо собрались у левой плоскости, и Кузмичов, всплеснув руками, огорченно сказал: - Хорошенькое дело «штопать»! Легче новое сделать! Как это он вас, а?..
– Да так уж… - Ну, а вы-то? Архипцев пожал плечами: - Что мы? Женька из него такой факел сделал, любо-дорого посмотреть было… - Слава богу, - сказал Кузмичов, - Все сделаю, не сомневайся! К вечеру все будет в лучшем виде… - Я знаю, Кузмич… - тихо сказал Архипцев и повернулся к Гуревичу и Соболевскому.
– Пошли, ребята! И они пошли, перекинув через плечо парашюты. Соболевский на секунду остановился и, повернувшись к самолету, крикнул: - Кузмич! Я на тебя место займу! Не опаздывай!
– Ладно!
– крикнул Кузмичов в ответ.
– Только подальше, а то я вблизи не вижу!
– Хорошо!
– Соболевский вприпрыжку бросился догонять Архипцева и Гуревича. До ремонтных мастерских они шли вместе, затем Архипцев повесил свой парашют на Соболевского и сказал: - Женька, отнеси, пожалуйста, я в штаб полка зайду… Он свернул в сторону и скрылся за бараками техсостава. Некоторое время Женька и Гуревич шли молча. Женька то и дело подпрыгивал, стараясь попасть в ногу с Гуревичем.
– Сейчас куда? В столовую?
– спросил он.
– В столовую, - ответил Гуревич и накинул свой парашют на Женькину шею.
– Захвати и мой, а я пойду обед закажу… Женька поправил парашюты и сказал безразличным голосом: - Штурман! Васильки слева за дорогой… - Поди к черту… - огрызнулся Гуревич. Женька вздохнул и потащился к своему бараку, фальшиво и демонстративно напевая: «Без женщин жить нельзя на свете, нет…» Разговор в штабе уже подходил к концу. Начальник штаба сидел у карты, а Дорогин ходил за его спиной и курил папиросу. Архипцев стоял у стола и вертел в руках соединительную колодку от шлемофона.
– А второй «фоккер» ушел, - закончил он.
– После этого мы сразу пошли домой… - В каком состоянии машина?
– спросил Дорогин.
– Можно сказать, в порядке, товарищ полковник. Кузмич… Виноват, товарищ полковник… Старшина Кузмичов сказал, что к вечеру будет готова… Дорогин переглянулся с начальником штаба.
– Н-нну ладно, - протянул Дорогин.
– Этих кочевников все равно придется искать… И делать это будете в-ввы, Архипцев. Понятно?
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите идти?
– Идите. Архипцев повернулся и вышел из комнаты. Начальник штаба посидел, помолчал, потер ладонями полное лицо и, наконец, поднял глаза на Дорогина: - Давай заполним на них наградные листы… - У тебя спичек нет?
– спросил Дорогин.
– Нет. Ты слышал, что я сказал?
– Слышал. Подожди, вот н-найдут немцев, тогда и заполним.
– Дорогин высыпал на стол из спичечной коробки штук двадцать сгоревших спичек и стал рыться, отыскивая среди них хоть одну целую. Целой спички он не нашел и удивленно сказал: - К-ккурить бросить, что ли?..

Из барака выскочил взъерошенный Женька. Он ошалело остановился под дождем, задрав кверху голову, открыл рот и поймал несколько дождевых капель этим нехитрым способом. Мимо него пробежала девушка-сержант, по-женски держа над головой платочек в виде зонта.
– Соболевский!
– крикнула она.
– Поздравляю с «фоккером»!
– Анечка! Одну минутку!
– закричал Соболевский.
– Я не Анечка, и мне некогда… - ответила девушка на бегу.
– Машенька, Клавочка, Раечка!.. На одну секундочку!
– умоляющим голосом завопил Женька, устремляясь за девушкой. Шлепая по грязи, он догнал девушку и взял ее под руку.
– Дорогая!
– томно сказал Женька.
– Мы сегодня дрались, как львы… - Знаем, знаем… - рассмеялась девушка.
– Слышали.
– Радость моя, - Женька льстиво заглянул ей в глаза.
– Ну скажите, что нужно львам после свершения блистательных подвигов?
– Не знаю, - развела руками девушка. Женька повернул девушку к себе и проникновенно сказал: - Женщина! Чуткое и нежное создание! Посмотрите мне в глаза и скажите, чего хотят львы… Девушка внимательно посмотрела на Женьку и серьезно ответила: - Львы хотят выпить. Женька изумленно всплеснул руками: - Господи! Ясновидящая!.. Но где достать?
– Наверное, в лавке военторга… - Святая и непорочная! В лавке военторга продают только зубные щетки и смесь нашатыря с мелом для чистки пуговиц… - Тогда, может быть, у прибористов? У них всегда есть спирт. Женька хлопнул себя по лбу и торжественно произнес: - Вы самый гениальный сержант Военно-Воздушных Сил рабоче-крестьянской Красной Армии! Привет!.. Он чмокнул девушку в щеку и убежал.

Венька вошел в столовую, снял шлемофон, пристегнул его к поясу и стал медленно пробираться к своему столику. Несколько столиков было занято. Со всех сторон раздавались голоса: - Гуревич, здорово!
– Соболевский придет?
– Придет, - ответил Гуревич.
– Сто пятнадцатый! Где пилот?
– В штабе, - сказал Гуревич, расстегнул комбинезон и сел за столик, над которым висела табличка «Экипаж Архипцева». Внизу была пририсована палитра, и квадратный корень извлекался из скрипичного ключа. Венька порылся в планшете и достал оттуда букетик мокрых полевых цветов. Расправляя букетик, он не заметил, как из-за его спины к столу подошла маленькая рыженькая официантка. Она посмотрела через Венькино плечо на мокрый букетик, и мягкая улыбка засветилась на ее лице. Она тронула Веньку за рукав и негромко сказала: - Здравствуйте, Венечка! Почему вы сегодня один? Венька вздрогнул, вскочил и сунул букетик в шлемофон.
– Здравствуйте, Катя. Не беспокойтесь, ребята сейчас подойдут… - А я и не беспокоюсь. Я могу вас и одного накормить… - Нет, нет, я подожду. Откуда-то раздался крик: - Катя! Компот! Катя повернулась и ответила ледяным тоном: - Сейчас. Она снова наклонилась к Веньке и, опершись на стол, очень нежно, как-то совсем по-бабьи жалостливо спросила: - И что-то вы исхудали так, Венечка?
– Катя! Компот!..
– опять раздался крик. Катя резко и зло повернулась. Сейчас она им скажет! Венька робко коснулся ее руки и, показывая на столик, из-за которого доносился крик, тихонько сказал: - Катя. Компот… Катя вздохнула, заглянула в шлемофон, откуда выглядывали цветы, и ушла за компотом. Она шла между столиками, сохраняя то чудесное, нежное выражение лица, которое было у нее при разговоре с Венькой. Проходя мимо того места, откуда несся крик, она на секунду как бы сняла с себя эту нежность и, облив презрением сидящих за столом, прошла дальше - опять мечтательная, влюбленная маленькая женщина… Летчик, требовавший компот, напуганный ее взглядом, растерянно сказал сидящим с ним за одним столом: - Братцы! Чего это она?.. Я же только компот попросил… В столовую вошел Архипцев.
– Ну что?
– спросил Венька.
– Завтра пойдем их искать по своим расчетам.
– Ты объяснил?
– Да.
– Что они говорят?
– Говорят, что мы, наверное, правы. Архипцев заглянул в шлемофон Гуревича и увидел цветы.
– Сегодня Катя?
– невинно спросил Архипцев.
– Что Катя?
– нервно переспросил Венька.
– Обед подает Катя?
– Катя… - Ну вот и все, - удовлетворенно сказал Архипцев. Открылась дверь, и в столовую ввалился Соболевский, таща за руку пижонистого техника-лейтенанта. Казалось бы, как можно быть пижонистым, нося одинаковую со всеми форму? Можно. Это чуть-чуть шире, чем у всех, галифе, это чуть-чуть короче, чем у всех, гимнастерка, это чуть-чуть ниже сдвинуты голенища сапог. Это все чуть-чуть не так, как у всех… Техник-лейтенант был неотразим и ходил по аэродрому под звон осколков разбитых девчоночьих сердец. Бережно придерживая карман комбинезона, Соболевский уселся за свой столик.
– Салют летающим!
– сказал техник-лейтенант.
– Привет прибористам!
– ответил Архипцев.
– Садись, - сказал Венька. Катя принесла тарелки с супом и, ни на кого не взглянув, поставила их на стол. Техник-лейтенант посмотрел на нее и улыбнулся.
– Кушайте, Венечка, - сказала Катя и ушла.
– Спасибо, - ответил Венька и покраснел. Женька подмигнул Архипцеву, тот подмигнул Женьке. Техник указал глазами на уходящую Катю и смачно произнес: - Ух, ребята, я вам сейчас историю расскажу! Женька! Наливай! Каждый взял со стола стакан и опустил руку со стаканом под стол. Под столом четыре руки, держащие по стакану. Сюда же просунулась пятая с бутылкой. Над столом раздался шепот Гуревича: - Разбавленный?
– А как же!
– ответил шепотом голос Соболевского.
– Кто же тебя чистым поить будет! Совершенно спокойно три человека ели борщ, а четвертый, у которого были чем-то заняты руки, невинно поглядывал по сторонам. Под столом рука, держащая бутылку, уверенно разливала по стаканам спирт. Не вынимая из-под стола руку со стаканом, Соболевский тихо сказал: - За летчика и штурмана… Гуревич вдохнул в себя воздух.
– За стрелка и летчика… Архипцев улыбнулся: - За штурмана и стрелка… Соболевский взглянул на техника-лейтенанта.
– И ты за что-нибудь свое пей… Архипцев поднял ложку: - Раз, два, три! Все мгновенно вытащили стаканы из-под стола и выпили. Женька съел ложку борща и повернулся к технику-лейтенанту.
– Ну, рассказывай, что там у тебя за история… У окна раздачи пищи стояли высокая полная официантка и Катя. Полная официантка посмотрела на стол Архипцева и сказала: - И зачем ребята со сто пятнадцатого это трепло с собой притащили… А в это время техник-лейтенант, захлебываясь, рассказывал свою историю: -…Короче говоря, как только она появилась, я сразу же к ней… Ну, там вальсик, фоксик, а как до танго дошло, ну, знаешь, до этого: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось», я ей про одиночество начинаю вкручивать… То, мол, се… Сегодня живы, завтра нет… И тэдэ и тэпэ. Выходим из клуба, я ее в «юнкерс» тащу. Помните, он за рембазой на брюхе лежал? А она мне: «Ленечка, мне же в другую сторону…» А я ей: «Что вы, Катенька, нам теперь с вами всю жизнь в одну сторону!» Архипцев и Соболевский молча едят, не поднимая головы от тарелок. Гуревич наклонился, глаза зажмурены.
– Ну, конечно, потом слезы, то, се, пятое, десятое… - закончил техник-лейтенант и проглотил ложку борща.
– Так… - спокойно сказал Соболевский. Гуревич умоляюще посмотрел на своих ребят.
– Сука, - сказал Архипцев.
– Это точно, - с удовольствием подтвердил техник-лейтенант.
– Все они суки!
– Нет, это ты сука, - уточнил Соболевский.
– Венька! Чего ты сидишь? Ты же старше меня по званию! Гони этого хлюста отсюда! Венька продолжал сидеть, ошеломленный и раздавленный. Техник не на шутку испугался.
– Что вы, ребята!.. И тогда Архипцев через весь стол сказал тихо и злобно: - Встать! Марш отсюда, трясогузка! Техник сидел, ничего не понимая. Архипцев встал из-за стола, подошел к технику и взял его сзади за гимнастерку: - Вставай, тебе говорят!.. Он рывком поднял техника и повел его к двери. Толкнув ногой дверь, он вышвырнул техника в дождь, затем возвратился, сел за стол и, ни к кому не обращаясь, неуверенно пробормотал: - Врет он все, подлец… Венька промолчал. Женька вздохнул, расстегнул гимнастерку в сказал: - Все-таки для особых случаев я бы оставил телесные наказания.

У ступенек, ведущих в столовую, стоял техник-лейтенант и нервно и зло соскребал с себя грязь. Из пелены мелкого моросящего дождя послышались чьи-то шаги. Техник вгляделся и увидел направляющегося к столовой Кузмичова. Кузмичов остановился, посмотрел удивленно на техника и участливо спросил: - Где это вы так, товарищ техник-лейтенант? Техник-лейтенант с ненавистью посмотрел на Кузмичова, в эту минуту он ненавидел всех.
– Тебе-то что?..
– крикнул он.
– Это все твои сволочи! Интеллигенты паршивые! Подумаешь, ангелы! Трое на одного! Кузмичов ничего не понял. Ему было ясно только, что ругали его ребят. Он вплотную подошел к технику-лейтенанту.
– Врешь ты все, сукин сын!
– с яростью прохрипел Кузмичов, забыв про субординацию.
– Нашкодил чего-нибудь, душа из тебя вон! Техник-лейтенант оторопело посмотрел на пожилого старшину. Кузмичов сжал зубы, перевел дыхание и, опомнившись, приложил руку к пилотке: - Разрешите идти?
– Идите… - машинально ответил техник-лейтенант.