Ничего ценного она не брала: не хватало еще угодить в тюрьму. Карен предпочитала вещи, имеющие не материальную, а эмоциональную ценность для семьи. Такой вещицы не сразу хватятся, но будут проливать слезы, когда обнаружат пропажу. После двух лет в приемных семьях у нее набралась небольшая коллекция незамысловатых трофеев: фигурка из серии «Драгоценные моменты» с головой-луковицей и слезливыми глазками; плюшевый мишка с оторванным ухом; сувенир с Ниагарского водопада, который Карен нашла в ящике прикроватной тумбочки приемной матери; пожелтевшая от времени картинка, в уголке которой почерком детсадовской воспитательницы была выведена надпись: «Дикон, 4 года». Карен сначала колебалась, брать или не брать рисунок, все-таки память о больном ребенке, но потом вспомнила, что сделал с ней старший брат этого малыша и какой оплеухой наградила ее приемная мать, когда она на него пожаловалась. Рисунок болтался в рюкзаке, сложенный вчетверо, и краски на нем со временем размазались.

Но Макгинти были совсем другими. Они предоставили ей много свободы, потому что и сами любили свободу. Оба были на пенсии, но Мелинда подрабатывала в библиотеке и по утрам с радостью шла на работу, словно непрестанное взбивание подушек и протирание стола не давали достаточного выхода ее энергии. Поначалу Карен решила, что ее взяли в семью нянчиться с Бобом во время библиотечных смен Мелинды. Каждое утро после отъезда хозяйки Карен ждала, что старик начнет приставать к ней, но Боб выпивал чашку кофе и отправлялся в свою столярную мастерскую, где и коротал весь день. А она поднималась к себе, закрывала дверь и часами лежала на кровати, уставившись на люстру. Ей казалось, что ее схватили за горло и потихоньку душат. Давненько Карен не было так скучно.

Верховая езда спасла ее от отчаянного шага, который она уже начала обдумывать. Мелинда устроила свою подопечную на восемь недель на ранчо, которым управлял ее старый друг. Карен предположила, что тот сделал Мелинде одолжение, поскольку, хотя два месяца занятий верховой ездой стоили недешево, Мелинде, казалось, было безразлично, поедет Карен на ранчо или нет.

— Если хочешь, Боб тебя отвезет, — предложила она. — Или можете пройти полчаса пешком по трассе, она ведет как раз туда. Начало по будням в десять утра.

Карен поначалу с настороженностью отнеслась к этой затее, но однажды, когда Мелинда ушла в библиотеку, а Боб, как обычно, сложил газету и побрел в столярную мастерскую, она вдруг поняла, что никто не собирается ее принуждать, и решила, что лучше прогуляться, чем снова все утро таращиться в потолок. Кроме того, она с детства любила лошадей. Даже фантазировала, что у нее есть серебристо-белый конь, невидимый для всех, кроме нее, и он бесшумно, как облако, летит над горизонтом, издалека поглядывая на Карен.

Когда она впервые вошла в конюшню, реальность оказалась далека от мечты: потные, вонючие, дрожащие от холода лошади разочаровали ее. Даже испугали: под атласной кожей у них ходуном ходили могучие мышцы, глаза устрашающе закатывались, а копыта били о землю с такой силой, что Карен чувствовала дрожь сквозь кроссовки. Но она приучилась показывать страх только в тех случаях, когда это помогало минимизировать ущерб. А пресмыкаться перед этими сильными животными было абсолютно бесполезно. Кроме того, полдюжины других ребят в конном лагере, многие из которых уже стали опытными наездниками, были на несколько лет младше ее. Так, одной девочке исполнилось всего девять. Когда Карен гладила гнедую кобылу по гигантской голове во время своего первого визита в конюшню, она старалась, чтобы и инструктор, и эта девятилетняя девочка, как и все остальные, видели, что рука у нее не дрожит.

На следующий день Карен вернулась на ранчо, и на следующий тоже, и так на протяжении восьми недель. Она довольно хорошо научилась обращаться с лошадьми — ездить на них верхом, ухаживать за ними, убирать стойла. В конце лета Мелинда стала уходить из библиотеки пораньше, чтобы посмотреть на успехи своей воспитанницы. И если Карен очень нравилось восседать на спине сильного, быстрого животного, Мелинде, казалось, еще больше нравилось наблюдать за ней.

Однако именно подвеска в виде лошадки заставила Карен понять, как много она значит для этой женщины. Глядя на хрупкое украшение, она подумала, что самой Мелинде наверняка никто не дарил ничего подобного, а она, возможно, мечтала именно о таком подарке и, возможно, даже от какого-то конкретного человека. Вручая ей подвеску, приемная мать сказала:

— В этом году финансы нам не позволяют, но однажды мы купим тебе настоящую лошадь. Обязательно купим. — Макгинти иногда упоминали о далеком, более благополучном прошлом, когда имели своих лошадей, но именно в тот момент они впервые заговорили о покупке.

— Ого, спасибо! — воскликнула Карен.

— В этом году у тебя хорошие оценки, — продолжала Мелинда. — Мы гордимся тобой. — Боб согласно кивнул. — Так или иначе, мы хотим обсудить следующий этап. Мы намерены удочерить тебя, Карен.

«Меня зовут не Карен», — такой была первая мысль, промелькнувшая у нее в голове.

— Мне очень нравится украшение, — произнесла она вслух. — Огромное вам спасибо!

Она говорила искренне. Подвеска на тонкой золотой цепочке выглядела простенькой, маленькая лошадка была выпуклой только с одной стороны, чтобы создать иллюзию трехмерной фигурки, и плоской с изнанки. Но она скакала во весь опор.

— Мы не требуем от тебя решения прямо сейчас, — сказала Мелинда. — Мы просто хотим дать понять, что считаем тебя своей дочерью.