первого механизма. Загоревшийся Дуниными выдумками дядька Ванечки в считанные минуты

выстругал палочки, вырезал из бересты кружочки и прошил, как было сказано, а дальше

подопечные всё делали сами.

Через пару часов у них на подставке из сухих веточек красовались берестяные овцы. Дуня

горячим угольком нарисовала им глазки и приклеила немного шёрстки, вычесанного у

дворового пса, чтобы было красивее и понятнее, что за зверь у них с Ванюшкой изображен. А

дальше случилось волшебство!

Брат с серьезным видом начал крутить струганную палочку, проходящую через подставку и

все видели, что вместе с ней прокручиваются неровно насаженные на неё прошитые берестяные

кружочки.

Крутясь, эти кружочки подталкивали палочки, на которых держались овечки и те

поднимались вверх, создавая впечатление, что они весело выпрыгивают над разложенным

мхом.

Примитивнейшая игрушка вызвала восторг не только у детей, но и взрослых. Всех удивляла

простота и достигаемый эффект. Конечно, требовалась недюжинная фантазия, чтобы

выталкиваемые вверх овцы на палочках походили на веселящихся животных, но она была!

Дуня даже не подозревала, как живо откликнется творческая жилка у местных крестьян.

Всю следующую неделю ошеломленные новизной идеи и легкостью её воспроизведения в

жизнь, деревенские жители мастерили. Сначала они точь-в-точь повторяли овечек, потом кто-то заменил овечек на зайцев и добавил морковку. Это новаторство произвело новый фурор.

Теперь каждый норовил усовершенствовать свою игрушку, и она усложнялась, а когда к

охватившей всех игрушечной лихорадке подключился кузнец, то терпению Милославы настал

конец и она использовала по назначению хворостину, чтобы попотчевать ею Дуню и Ванюшу:

— Вся деревня из-за вас занимается не пойми чем! — ругалась она. — У всех работы

невпроворот, а люди забавой заняты! Как они потом перезимуют, если сейчас ничего не

посеют? — взывала она к совести детей, а Ванюша смотрел на Дуню и копировал её поведение.

— Вы что же это натворили, а? — в сердцах воскликнула Милослава и отбросила хворостину.

Дуня вздыхала, морщилась, но терпела. Не то чтобы она считала себя виноватой, но что-то

они все погорячились и увлеклись.

И зря она Ванечку назначила креативным дьяком. Она объяснила ему и другим, что креатив

— это по латыни творчество, а дальше по примеру деда и других дьяков, возглавляющих свои

приказы брат стал креативным дьяком, а вся деревня само собой как бы его приказ.

Ванечка воодушевился и шумным галчонком носился по всем избам, распространяя идеи

творчества, расширяя кругозор сотрудников и побуждая всех к обмену опытом. Ну вот как-то

так и случилась творческая эпидемия.

Брат и сестра молча вынесли вложение ума через порку и, притихшие, потащились в сад. Но

горевали там недолго — во дворе вдруг началось оживление, и кто-то крикнул, что в имение

въехал отец. Да не верхом, а на своём вездеходе!

В этот раз его тащили лошади, но сбежались все, чтобы посмотреть на эту страхолюдину.

— Я не один! — громко возвестил молодой боярин. — Встречайте гостя! Боярин Харитон

Алексеевич!

Дуня первая сообразила, кого видит. А пока Милослава подносила ковш и церемонно

раскланивалась с гостем, на порог выбежал юный Иван Харитоныч. Отец и сын крепко

обнялись. Все сделали вид, что не видят повлажневших глаз взрослого мужчины и мальчишки.

А дальше всех ждало застолье. При постороннем человеке женщины сели за отдельный стол, но это не мешало слушать им мужские разговоры.

— Машенька, спой нам! — попросил Вячеслав дочь. — Услади наши души.

Все одобрительно загудели. У старшей дочери боярина был сильный и проникновенный

голос.

Маша раскраснелась, посмотрела на мать, но та успокаивающе улыбнулась и дала знак

принести гусли. Инструмент явно был подготовлен к застолью, так как искать не пришлось.

Наряженная в полное облачение Милослава лебедушкой проплыла по горнице, села на скамью

у окна и начала перебирать струны. Раздалась приятная мелодия, а следом Маша запела: Слушай радость одно слово,

Где ты светик мой живешь…