Дверь долго не открывалась, а потом вдруг как-то неожиданно распахнулась. Но на пороге стоял не хозяин квартиры, а внушительных размеров дама с прической в виде скрученной на макушке большой дули. Одета она была в длинное синее платье, в каких когда-то появлялись на концертах жены ответственных обкомовских работников. Женщина без выражения смотрела на них, сложив жирные руки на животе.

— Мы Глотова Николая хотели бы видеть, — произнес Федор Иванович, поздоровавшись.

Женщина продолжала смотреть на них так же без выражения.

— Глотов дома? — переспросил Федор Иванович уже настойчивее. — Муж ваш?

Женщина раскрыла рот.

— Не муж он мне, — сказала она неожиданно писклявым голосом. — И дома его нет.

Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.

— А когда он будет? Мы соседи, — поторопился объяснить Федор Иванович, показывая на свою полуоткрытую дверь. — По поводу ремонта хотим поговорить.

— Трещины по потолку пошли, — вставила Любовь Евгеньевна.

Женщина без выражения смотрела на них. Пришлось повторить:

— По поводу ремонта.

— Не знаю, когда будет, — сказала женщина.

— А вы кто? — спросила тогда Любовь Евгеньевна.

Женщина, помолчав, со значением сказала:

— Я — дворецкая.

Федор Иванович и Любовь Евгеньевна опять переглянулись.

— Вы ему тогда передайте, — сказал Федор Иванович, — что мы этого дела так не оставим. Потолок весь в трещинах, в углу дыра. Вы ему передайте.

— Он нескоро будет, — сказала дворецкая Глотова, и не успели они раскрыть рот для ответа, как дверь захлопнулась перед ними. Пришлось возвращаться домой ни с чем.

Этим вечером они по очереди дежурили у глазка, чтобы проследить появление соседа. Однако никто так и не появился. В глазок видна была только дверь — высокая, черная, с нелепым бронзовым кольцом для стука.

Не вышло ничего и на следующий день — дверь им попросту не открыли. Зато к вечеру подстерегала их неприятность — из дыры, помимо вони, вышел вдруг громкий голос Глотова, невесть как проникшего к себе в квартиру:

— А? Опять приходили?

Писклявый голос что-то произнес неразборчиво.

— А пускай их, — сказал голос Глотова, — пусть хоть каждый день ходят. Я законы знаю.

Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.

— В ЖЭК надо идти, — сказала Любовь Евгеньевна.

Начальника ЖЭКа, Талова, Федор Иванович знал хорошо, приходилось бывать по разным надобностям. Тот относился к Федору Ивановичу уважительно, проблемы решал мигом. Да разве то были проблемы? Так, отопление вовремя включить да трубы заменить. И не сравнишь даже. Но Федор Иванович и Любовь Евгеньевна настроены были решительно и явились в ЖЭК с утра. Сюрприз ожидал их сразу же — табличка на двери оповещала, что начальник ЖЭКа сменился: теперь начальником их ЖЭКа была какая-то Р.Ф. Дубинина. Отсидев длинную очередь, они, наконец, вошли — и остолбенели.

За столом сидела уже знакомая им дворецкая Глотова. Те же габариты, та же прическа в виде дули, те же сонные глазки. Только одета она была сейчас в строгий темно-серый костюм. Молча, без выражения, как давеча, смотрела она на них. Они подошли, присели у стола.

— Мы по поводу трещин, — выдавил из себя Федор Иванович. — Жалоба у нас.

Начальник ЖЭКа молчала, жирная ее рука нехотя ворошила лежащие на столе бумажки.

— Жалоба, — повторил Федор Иванович.

Жирная рука вытянула из груды бумаг одну.

— Мы уже получили жалобу, — сказала Дубинина неожиданным басом, потряхивая бумагой. — От квартиросъемщика Глотова Н.М. на соседей Шишовых, при ремонте квартиры допустивших отрещевление.

— Что допустивших? — не поняла Любовь Евгеньевна.

Начальник ЖЭКа значительно молчала.

— От кого жалоба? — не понял Федор Иванович.

— Отрещевление, — пробасила Дубинина. — Трещины пошли у него, значит. По потолку и иным местам, а именно стенам.

— Да мы ж ремонта не делали! — воскликнул Федор Иванович.

— От Глотова, — сказала Дубинина.

— Как же от Глотова, если это он делал ремонт, он нам всю квартиру расшатал, — в сердцах воскликнула Любовь Евгеньевна.

Начальник ЖЭКа молча смотрела на них.

— Ремонта не делали, а отрещевление налицо, — произнесла она наконец. — Но мы это еще проверим.

Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.

— Как? — в один голос спросили они.

Дубинина опустила глаза к бумагам, принялась ворошить их, и, немного подождав, они поняли, что прием окончен. Однако у самой двери настиг их ее голос: