Мы с Грозиным встаём одновременно, но я жестом велю Василию сесть.

— Лично, ваша честь. А затем мой адвокат сделает заявление.

— Прошу вас.

Выхожу из-за стола, стараясь сохранять нейтрально-достойное выражение лица. Обращаюсь прежде всего к присяжным, которым явно несимпатичен. Надо постараться исправить это дело.

Печать Убеждения бы сейчас. Но увы, не получится. Если попробую применить магию, тут же взвоют установленные в зале артефакты. Тогда мне точно перестанут верить.

— Дамы и господа, — начинаю я. — Понимаю, что после озвученного списка вы считаете меня жестоким психопатом, готовым идти по головам ради власти. Уверяю вас, что это не так.

Я действительно не раз избивал и даже убивал людей. Но это каждый раз было или самообороной, или необходимостью. Все, кто пострадал от моей руки, этого заслуживали.

Кто из дворян ни разу не проливал кровь? Мы рождены для этого. И да, я тоже дворянин, хотя вы можете считать иначе, — при этих словах присяжные, не скрываясь, морщатся. — Я законный потомок графа Котёнкина. Да, мне пришлось вырасти в сиротском приюте из-за войны, случившейся восемнадцать лет назад. Но я даже не бастард, и уж точно не простолюдин-узурпатор. И у меня тоже есть доказательства. Надеюсь, вы внимательно их выслушаете и отнесётесь к ним непредвзято.

— Прекрасная речь, Ярослав Романович, — сухо говорит судья. — Садитесь.

Грозин сменяет меня и сразу переходит к делу:

— Ваша честь, я настаиваю на смене обвинителя. У нас есть основания полагать, что у него есть личный интерес в данном деле.

— О чём вы говорите? — хмурится Соколовский.

— Роман Евгеньевич — друг Николая Мережковского, с которым у моего господина был конфликт. Есть подозрения, что именно Мережковский попросил начать это дело.

— Как интересно, — говорит судья. — Роман Евгеньевич, что вы можете сказать по этому поводу?

— Николай Мережковский действительно сообщил мне то, что сподвигло начать это дело, — спокойно отвечает прокурор. — Но я не преследую никаких личных интересов. Наказать господина Котова следует в любом случае.

— Прошу проверить слова прокурора с помощью менталиста! — требует Василий.

— Поддерживаю, — кивает Соколовский.

— С радостью, ваша честь, — прокурор встаёт и прижимает правую ладонь к сердцу. — Клянусь дворянской честью, что не преследую личных интересов в данном деле.

— Правда, — говорит менталист.

— Вопрос исчерпан, — Вениамин стучит молотком. — Господин Грозин, займите своё место. Приступаем к подробному рассмотрению дела.

Значит, Тимуру и правда пофиг на меня. Менталист не даст соврать. Обидненько — я-то думал, что у нас получиться хотя бы сменить обвинителя.

Его причастность к покушению и смерти Лещикова доказать мы в любом случае не можем, поэтому Грозин даже не стал это упоминать. Выглядело бы довольно жалко.

Следом снова выступает прокурор. Да, он начинает с самого дурацкого пункта в своём списке — неоднократный побег из сиротского приюта.

— Вызываю свидетеля. Её благородие Августина Филипповна, директор интерната, где воспитывался обвиняемый.

Ого, нифига себе. Не ожидал, что обладательница сочных бархатных холмов появится здесь сегодня.

Директриса проходит в зал, цокая каблуками. На ней, как всегда, строгий юбочный костюм, а волосы собраны в тугую шишку. Она идёт к свидетельской трибуне, глядя прямо перед собой. Не обращает внимания ни на меня, ни на Свету, которая робко улыбается и машет ей рукой.

Менталист устанавливает с Августиной связь, чтобы подтверждать правдивость её слов. И начинается допрос.

Должен сказать, я приятно удивлён. Директриса, конечно, признаёт, что я неоднократно сбегал из приюта и дрался с однокашниками. Но также она уточняет, что до прошлого года я подвергался постоянным унижениям. А потом нашёл в себе силы возмужать и достиг впечатляющих результатов.

— В нём пробудилась дворянская кровь, — так заканчивает своё выступление Августина, и я готов расцеловать её за такие слова.

Менталист молча кивает. Мол, директриса действительно так считает, а Василий просит секретарей убедиться, что фраза внесена в протокол.

Зашибись. Очко в мою пользу.

После этого Августину Филипповну допрашивает Грозин. Она рассказывает о том, что в интернат меня когда-то принесли гвардейцы Котёнкиных, и что она не сомневается, будто я — действительно потомок рода.

Уже два-ноль. Но игра только начинается…

Судя по хищному взгляду прокурора, он действительно что-то задумал.

Вызывая директрису, он позволяет нам думать, что мы перехватили инициативу. Но я уже успел убедиться, что Тимур Евгеньевич — великолепный режиссёр. И основное действие нас ждёт впереди.