Мне очень сильно хотелось поговорить с Ивом, но на шаттле негде было развернуться, а общаться при свидетелях точно не входило в мои планы. Ив, как всегда, вёл себя безупречно. Будто бы не было ничего в зале Совета Адмиралов, будто не над ним сейчас нависла угроза исключения из Космофлота, будто мы летим не к его отцу, который почти двадцать лет пролежал в коме.

У меня покалывало кончики пальцев от желания обнять его и прижаться к твёрдой груди, услышать такое родное и размеренное сердцебиение под щекой, но это было невозможно. Казалось бы, прошло всего ничего с момента эвакуации с Тальвиля, но теперь события на далёкой холодной планете казались сюрреалистичным сном. Что удивительно — хорошим, а не кошмарным. Память уже начала подёргиваться дымкой, и поедание швархов и тритонов не казалось чем-то ужасным, собственно, как и холод, ведь ночи я проводила в одной капсуле с Ивесом, где могла совершенно безнаказанно его обнимать и вдыхать ароматы ветивера и кедра.

Я смотрела, как Ивес безукоризненно вежливо общается с офицерами и со мной, и внутренне содрогалась от этих холодных слов и взглядов мимо меня.

Один раз я дотронулась до рукава Ива, но он резко отдернул руку и выразительно качнул рогатой головой в сторону сопровождающих. Я так и не знала, как он ко мне относится после всего случившегося. Злится ли на то, что я пришла на совет? Может, за то, что недостаточно его поддержала? А может, за то, что навязываю своё общество? Ир’сан несколько раз так выразительно поджимал сливовые губы, глядя на мою ногу, что в голову закралась тревожная мысль, что он считает меня дурочкой, не сдержавшей слово и вновь бросившейся в драку.

А ещё я даже заикаться боялась о собственных чувствах. О том, что люблю Ивеса, поняла тогда, на Тальвиле, но вот что он испытывает в ответ? Да кто их, цваргов, знает? Вероятно, его вообще раздражает привязка к моим бета-колебаниям, как понять? Ведь с самого начала, как он признался в том, что я вошла в его ближний круг, речи о чувствах не шло.

Неизвестность и неопределённость в отношениях с Ивесом давила словно тяжеленная гравиплатформа, а двое хмурых лейтенантов лишь добавляли тревоги. Офицеров звали Луи Луссель и Антуан Мартен, и они тоже были цваргами — как выяснилось позднее, адмирал Леру специально выбрал их, чтобы не было проблем с визами на родину Ива. После взлёта мы немного поговорили о космосе и звёздах, обсудили крошечный шаттл и его простенькие двигатели, а затем я отправилась спать в свою каюту. А когда проснулась — корабль уже приземлялся на Цварг, а Луссель объяснялся с оператором по поводу моей персоны. Впрочем, короткого «кадет Космофлота и близкая родственница пациента клиники №356» хватило.

Ещё на КС-700 у меня был порыв позвонить матери и братьям на Захран, но я смалодушничала, решив, что вначале встречусь с Лёвой, а уже от него позвоню семье. Так, по крайней мере, можно будет разговор от охов и вздохов, что Космофлот не подходит для девушек, перевести на здоровье младшего брата.

Цварг с орбиты, да и с высоты птичьего полёта, поражал своим великолепием. Планету прекраснее сложно было себе представить: высоченные горные хребты со снежными шапками перемежались коралловыми озёрами и изумрудными долинами. Серебристыми вкраплениями выглядели многочисленные города и посёлки. Я открыла рот от восхищения и смогла закрыть только тогда, когда поймала горделивые взгляды попутчиков. Определённо, цварги любили свою планету.

Дальше всё слилось в яркие пятна — увы, но до покупки затемняющих очков в ларьке космопорта мало что было видно. Мужчины вызвали такси, меня посадили вперёд, а сами уселись сзади. За окном понеслись зеркальные высотки и ухоженные парки, многоуровневые воздушные трассы и туннели с дневной подсветкой сквозь горы. Я крутила головой, позабыв обо всём. Очнулась, когда флаер остановился перед ступенями величественного здания с необычным для меня, жительницы Захрана, дизайном.

— Приехали, клиника №356, — уведомил водитель.

Ивес расплатился чипом, и мы вошли в центральные двери. Он попросил постоять вместе с Луи и Антуаном, а сам подошёл к ресепшн. Меньше чем через пять минут мне было сказано подниматься на восемнадцатый этаж, в палату «14а». Я немного расстроилась, когда сам Ивес вместе с лейтенантами поехал на лифте выше, но тут же строго себя одёрнула: «У него отец очнулся после комы, разумеется, он хочет с ним увидеться, и логично, что наедине. А у тебя здесь брат».

Прямо из палаты с электронным табло «14а» выходил цварг в халате дока.

— Простите, сэр! — окрикнула я и попыталась успокоить собственное сердцебиение.

— Да? — Мужчина оторвался от планшета и с лёгким удивлением посмотрел на меня.

— А там лежит Лёва Кузнецов? Операция прошла удачно? Как он себя чувствует? — выпалила я всё, что беспокоило.

— Разумеется, всё прошло удачно, — произнёс цварг так, будто я обвинила его в чём-то неподобающем. — Прыгает и скачет, заставить лечь невозможно! Да вообще ничего невозможно…

И он обогнул меня и, фыркнув, пошёл дальше, а я с замиранием сердца толкнула дверь… И увидела Лёву, который разложил две проекционные шахматные доски на кровати, ещё три — на журнальном столике и диване, и носился от одной к другой, переставляя фигуры, при этом что-то громко крича в коммуникатор. Рыжие кудряшки топорщились во все стороны, на колене красовался огромный бандажный фиксатор, но это не мешало ему, вскочив на кровать и переставив короля, с криком «я успею, ребят, успею!» броситься вновь в противоположную часть палаты к кушетке.

— Лёва… — выдохнула я, не веря своим глазам.

Подросток поднял голову, целая секунда ушла на узнавание, а затем на всю палату разнеслось радостное:

— Кри-и-ис!!!

Мы бросились обниматься, Лёва разревелся, да и я вдруг почувствовала, как глаза защипало. Я никогда даже в мечтах не представляла, что Лёва сможет ходить. Сам! Без костылей! Думала, что в лучшем случае клиника на Цварге снимет болевой синдром… но чтобы вот так самостоятельно бегать!..

— Кри-и-ис, ты жива-а-а! — ревел Лёва, ощупывая меня с головы до ног и дёргая за волосы, а затем отстранился и буркнул в коммуникатор: — Ребят, я позднее с вами свяжусь. У меня тут сестра вернулась. Оказывается, она всё-таки живая…