Только оказавшись в относительном уединении салона, уютно пахшего кожей и премиальным цитрусовым автопарфюмом, я позволила себе медленно выдохнуть и повернулась к мужу, занимавшему место на водительском сиденье.

— Что это было? Это… как это вообще произошло? Как ты здесь очутился?

Герман на меня не смотрел.

— Ты следил за мной? Кому-то из своих людей поручил? — догадка снизошла на меня только сейчас, и мне сделалось не по себе. — Послушай, это уже всякие грани допустимого переходит.

Моя последняя фраза наконец-то сумела его зацепить. Муж обратил на меня испепеляющий взгляд и процедил:

— А вот о гранях допустимого мы с тобой скоро поговорим.

Да что ещё могло успеть случиться за то короткое время, что мы с ним не виделись?

— Куда мы едем?

— Домой, — бросил он. — Если ты ещё считаешь его своим домом.

— Герман…

— Ноутбук, — оборвал меня он. — Забери с заднего сиденья ноутбук. Он нам понадобится.

Глава 24

— Кто он? — взгляд Германа приковался к дороге, но внутри всё вибрировало от напряжения.

— Тот, кем и представился, — тихо отозвалась она, опустив взгляд на ноутбук, покоившийся у неё на коленях. — Андрей Самарин. Давний знакомый.

Молчание мало-помалу его убивало. Доканывало похуже воспоминания об увиденном на флэшке.

— Почему я впервые о нём слышу?

— Потому что я сама сто лет ничего о нём не слышала. Последний раз мы с ним общались ещё до знакомства с тобой. Он жил за границей.

И тут неожиданно нарисовался. Как по заказу, мать его, из заграницы своей прикатил.

Но что он мог ей предъявить? Как бы он ни ревновал её ко всему белому свету, мог ли он запретить ей видеться с друзьями детства? Особенно сейчас, когда…

Он сцепил челюсти так, что, казалось, хрустнули зубы.

Что хорошего принесла его ревность и стремление оградить её ото всех и вся? Что она как следует оторвалась на своём последнем корпоративе? Вот и все горькие плоды его отчаянных попыток построить своё счастье на собственническом чувстве. На этом вечно бившемся у него в мозгу: «Моя, моя, моя!»

— Я не собираюсь за эту встречу оправдываться, — её голос ворвался в его мрачные мысли, по-прежнему тихий, но твёрдый. — И уж тем более не сейчас. Ты повёл себя… по-сволочному.

— Ничего нового ты мне не сказала, — он стиснул зубы и вдавил педаль газа. — Но я уверен, расскажешь, когда мы доберёмся домой.

Время тянулось с безобразной медлительностью, и её притворство, её игра в оскорблённую добродетель растило в нём боль, выводя из себя. Он ждал, когда всколыхнётся ненависть и отторжение. Когда он сможет хоть ненадолго потопить в них жуткую боль, тянувшую из него жилы.

Остаток пути они провели в молчании и заговорили только, когда он отворил перед ней двери своего кабинета.

— В доме будто комнат других нет, — она прошла к столу и опустила на него ноутбук. — Хотя, вероятно, я должна преисполниться чувством собственной важности, раз уж ты принимаешь меня в своём кабинете.

— Садись, — он закрыл дверь. — Я не хочу, чтобы нас прерывали.

— На долгий разговор не рассчитывай, — она нахмурилась, но опустилась на стул. — Оставаться я здесь не собираюсь. Я ночую у Светы.

Он не стал тратить время на пустые пререкания. Потому что знал: сейчас он включит запись — и разговор обязательно сменит русло. До краёв наполнится ядом. А пока ему предстояло пережить тошнотворное дежавю — услышать бесполезные слова оправдания и наблюдать нелепые попытки убедить его в том, что он всё не так понял.

Она откровенно недоумевала, когда он раскрыл ноутбук и нажал кнопку Play. Но спустя пару мгновений осознала.

Он не смотрел на экран. Он следил за её лицом, боясь даже моргнуть, чтобы не попустить ни одной микрореакции.

Но реакции не было.

Он молча смотрела в экран, время от времени её взгляд соскальзывал вниз, очевидно, на датчики времени. Она походила на статую, и только глаза её расширились, когда запись оборвалась. А в его ушах звенело от невыносимой тишины, сгустившейся в кабинете.

Она подняла на него взгляд. На лице — ни кровинки.

— Что это?..

— Ты крадёшь мой вопрос, — прохрипел он, указывая подбородком на ноут. — Я бы тоже очень хотел это знать.

Она медленно помотала головой, будто пыталась избавиться от назойливых мыслей: