«Но Генри перестал тревожиться за жену», – напомнила себе Селеста. Алабама посещала врача, проходила терапию, принимала какое-то лекарство. Генри был уверен, что больше ничего делать не надо, беспокоиться не о чем. И кто такая была Селеста, чтобы оспаривать его мнение и переубеждать в обратном?

– Знаешь, – сказала Алабама, явно не замечая молчанье подруги, – Холли выглядит намного крупнее в реальности, чем онлайн.

Селеста приспустила одеяло:

– Да, это так.

– Она в браке уже десять лет. Ты знала об этом?

Селеста не знала. И удивилась тому, что об этом знала Алабама.

После довольно долгой паузы подруга проговорила сонным голосом:

– Как ты думаешь, Холли может быть беременна?

Селеста поразмышляла об этом пару секунд. Она вспомнила предплечья и голени Холли: они выглядели более мягкими, более рыхлыми, чем должны были быть у бегуньи. Никаких признаков «беременного живота» у Холли не наблюдалось, но, по своему опыту, Селеста знала, что беременность отражалась не только на этой части тела.

– Может быть, – сказала она в темноту, хотя вовсе не была уверена.

В спальне снова повисла тишина, и эта пауза затянулась настолько, что Селеста решила: Алабама заснула. Над ее кроватью из-за кромок штор «блэкаут» просачивался свет, и в полусумраке тело подруги казалось тонким узким черным комочком.

– Объявление о ребенке, – пробормотала вдруг Алабама, перекатившись на другой бок. – Вот она, фишка…

И захрапела, пока Селеста размышляла над ответом.

Селеста

На утро следующего дня

Вик, Исландия

Владелица мини-гостиницы, Дельфина, – переселенка из Сиэтла, пахнувшая на треть сахаром, на две трети – вонью, – подлетела на секунду к столу, за которым сидели Селеста и полицейский Бьёрнсон.

– С имбирем и листьями ройбуша, – кивнула она на поставленный между ними чайник, который слегка задребезжал, когда Селеста, закидывая ногу на ногу, задела коленкой в край маленького стола.

– Благодарю вас, – вежливо ответил полицейский Бьёрнсон.

Селеста в знак солидарности с ним кивнула.

Дельфина хлопнула в ладоши и согнулась в поклоне, продемонстрировав им клубок спутанных грязных волос на макушке. Селеста заподозрила, что именно волосы были причиной противного запаха Дельфины. Но сразу мысленно одернула себя: «Негоже так думать о том, кто тебя потчует чаем». Тем более что не успела она отпить маленький глоток, как Дельфина уже исчезла из кухни.

Селеста никогда раньше не пробовала чай ройбуш и почти сразу решила, что он ей не нравится. Сидевший напротив Бьёрнсон поднес ободок своей чашки к губам. Губы у полицейского были тонкие, но красивые – не такие, как губы Селесты, визуально делавшие ее рот слишком маленьким, а круглые щеки – слишком большими.

– Не очень вкусный, не правда ли? – произнес собеседник, поставив чашку снова на стол.

Он так забавно наморщил нос, что Селеста улыбнулась раньше, чем сообразила, что лучше этого не делать. Она уже сообразила, что Бьёрнсон выступал в роли доброго полицейского в паре «хороший коп/плохой коп», но все еще забывала, что они с ним не были друзьями.

– Я всегда думала, какой толк от чая без кофеина?

Селеста не ожидала, что ее слова будут восприняты как шутка, но полицейский Бьёрнсон хихикнул. И она разозлилась на себя из-за того, что ей стало приятно.

– Я не пил кофеин до рождения дочерей, – признался Бьёрнсон. – Можете себе такое представить?

Селеста улыбнулась, но ничего не ответила. У полицейского Бьёрнсона было четыре дочери. Младшая – ровесница Беллы. И когда он сказал об этом Селесте, она тотчас же вообразила миниатюрную полицейскую Бьёрнсон с тонкими русыми косичками и розовыми губками-ленточками.

– Так на чем мы остановились? – Покосился на свои записи Бьёрнсон. – А, вот! Скажите, как вы познакомились с Алабамой? Через «Розовый кошелек»?

Селеста в удивлении фыркнула, заставив полицейского вскинуть на нее глаза.

Под его взглядом Селеста мгновенно посерьезнела, мысленно обругав себя за несдержанность.

– Нет-нет. Мы дружим гораздо дольше. С колледжа.

Полицейский Бьёрнсон не стал записывать это в блокнот. Но, судя по выражению его лица, он в чем-то усомнился. Хотя Селеста не поняла, что именно показалось ему подозрительным. Возможно, фырканье? Наверное, он не доверял людям, способным фыркать в столь ответственный момент, как опрос свидетелей.