Так они и сидели друг напротив друга, разделенные оклеенной дешевыми обоями стеной, и проходила целая вечность. Однажды подобное чувство безвременья уже посещало Катерину Ивановну, когда она, оставшись в квартире одна, зачем-то сняла трубку стоявшего в приемной телефонного аппарата и стала слушать чье-то прерывистое дыхание, доносившееся с того конца провода. Стало страшно в ту минуту, потому что дыхание это исходило откуда-то из неведомой бездны и не было никакой возможности оторваться от него, будто бы слушала саму себя, дышала сама с собой, а время тянулось медленно или почти совсем остановилось. Забытье, впрочем, тогда внезапно прервал прозвучавший из электрической вечности голос: «А ну не балуй, положи трубку!»

Роняла ее в ужасе…

Так же произошло и сейчас, когда на кухню вбежал хозяин квартиры. Он уже был в шубе, накинутой поверх голубой атласной косоворотки, вышитой васильками и перепоясанной тонким кожаным ремешком с узором.

– Заждался!? – вскричал.

И все сразу пришло в движение – Катерина Ивановна распрямилась и чуть не упала с кровати на пол, господин в триковой фуражке вскочил со стула и со словами: «Автомобиль внизу», -– решительно двинулся на лестницу черного хода, а лампочка под потолком задрожала и погрузила кухню в горчичного оттенка световую муть.

«Поехали, поехали скорее», – это были последние слова, произнесенные человеком в шубе. После них дверь, над которой висел колокольчик, захлопнулась.

И это уже потом Катерина Ивановна дважды провернула ключ в замке, на сей раз скрежет засова не показался ей таким оглушительным, выключила свет на кухне, а проходя мимо окна, увидела, как со двора, пятясь задом, на Гороховую выезжает авто с брезентовым верхом. Гул включенного двигателя путешествовал по двору-колодцу, волнами накатывал на оконные стекла, и они начинали дребезжать, что усиливало ощущение промозглого декабрьского холода, в который уезжали хозяин квартиры и его гость.

«Наверное, в автомобиле у него тоже будет дрожать правая нога, – почему-то подумала Катерина Ивановна, – хотя в автомобиле все дрожит», – успокоила себя.

Правая нога закинута на левую ногу, буквально переплела ее и не дает возможности пошевелиться. Так вот, оказывается, почему господин в английском дафлкоте верблюжьего цвета был неподвижен и производил впечатление спящего человека!

Когда же наконец последний отсвет фар обозначил окна первого этажа, едва виднеющиеся из-под снега, колесоотбойные тумбы, арку второго корпуса и пропал, дворник по фамилии Коршунов, все это время почтительно наблюдавший за маневрами автомобиля, принялся закрывать ворота.

За рулем мотора, летевшего по Гороховой улице в сторону Красного моста, сидел не иначе как Навуходоносор, царь Вавилонский.

Сходству водителя с грозным правителем из халдейской династии придавала шоферская доха с меховым воротником, имевшим вид двурогой бороды, заплетенной в косицы, а также высокая с наушниками папаха, подвязанная под подбородком, и кожаным, надвинутым на самые глаза козырьком, в который были вделаны круглые защитные очки. По этой причине лица шофера было совсем не разглядеть, разве что усы его, нахально закрученные и натертые воском, давали о нем хоть какое-то представление, поблескивали, нависали над воображаемой халдейской бородой и шоферскими крагами, намертво вцепившимися в рулевое колесо автомобиля.

– Больно уж ты, братец, на Асмодея похож, – обращаясь к шоферу, нарушил молчание пассажир в шубе.

– Чем же, Григорий Ефимович, дозвольте полюбопытствовать? – равнодушно, не отвлекаясь от управления мотором, проговорил Навуходоносор. Через стекла его очков при этом проносились отблески газовых фонарей, что придавало всему его облику вид роковой.

Князь Феликс Феликсович Юсупов.

1914

– А тем, что вид имеешь нерусский, – шуба нетерпеливо заерзала на заднем сиденье. – Тем, что колесницей управляешь сатанинской и везешь ночью меня, раба Божьего, неведомо куда.

– Очень даже ведомо, Григорий Ефимович, к Феликсу Феликсовичу едем, – задвигались в ответ усы не без внутренней ухмылки.

– К тебе, стало быть, едем, маленький? – пассажир в шубе встрепенулся и довольно бесцеремонно навалился на плечо своего попутчика в триковой фуражке и хромовых сапогах, громко расхохотался. –

Ах вот оно что! А я-то уж грешным делом подумал, что замыслили вы меня в Неве притопить – ночка-то темная, кистенем по темечку – и в воду, на корм рыбам и прочим речным гадам.

– Что за чушь! – прозвучало резко, почти истерично, в тон взвывшему мотору. – И прошу вас, Григорий Ефимович, не называть меня «маленьким»!

– Так ты маленький и есть… да удаленький, – шуба вновь рассмеялась.

Меж тем, миновав Гороховую и выехав к Красному мосту, внезапно остановились.

Со стороны, если бы в эту пору кто-то оказался здесь, на набережной реки Мойки, можно было наблюдать, как из автомобиля буквально вывалился господин в английском полупальто и облокотился на перила ограждения.