— Выгребешь.

— Мне надо доход увеличить, не хочу скрести с дна банки. Через два года дом куплю, — заявила Яна.

— Что ты, блять, купишь?

— Дом ебаный. Двухэтажный загородный дом. Сама его, блять, проектировать буду. Хочу хуев дом и ебало попроще сделай. Смотри, блять, сроки ставлю. Два года — и будет дом. Спорим?

Вместо ответа Леша притянул Яну к себе за бедра и поцеловал. Это уже не был длинный и страстный поцелуй, этот был короче и опаснее.

— Ну до завтра, папашка.

— Спокойной ночи.

Пока перекладывала спящего сына в кровать и раскладывала вещи по своим местам, Яна еще держалась. Даже когда снимала с себя красивое платье и смывала макияж. Только оказавшись в постели, она коснулась своих губ. Закрыв глаза, Яна проводила пальцем вверх и вниз, вспоминая поцелуи. Опустить руку ниже не хотелось, вернее, хотелось так сильно, что Яна решила перетерпеть. Нет, это будет воспоминание только о поцелуе.

Также трогала свои губы и лыбилась до боли в щеках она очень давно, когда влюбилась в Лешу. Неожиданный секс, а потом его попытки отпихнуть от себя. Тогда Яна часто застревала среди дороги и дотрагивалась губ или вспоминала лучшие моменты перед сном и так же касалась лица. То, что роли поменялись, даже забавляло ее. Теперь Леша добивался ее, а не она соблазняла его, не гнушаясь самыми грязными способами. Если тогда Яна исследовала, какого это любить, то теперь, какого быть любимой.

В красном, с зализанными назад волосами и на толстых каблуках Яна ворвалась в монтажку, как пламя в здание. Ее костюм был сногсшибателен. Красные брюки, красный расстегнутый бомбер и что-то вроде красной крестообразной повязки на груди. Красная помада и лакированные ботинки добавляли соблазнительности. Не удивительно, что при ее появлении кто-то подавился, кто-то уранил инструменты, а кто-то ругнулся матом.

— Ну что, блять, приехали эти уебени?

— Задерживаются.

— Сказали будут через минут двадцать. Блять, не знаю, чему удивляться больше: твоему охуительному образу или отсутствию годовалого мужика на плече. Где ты, блять, сыночка потеряла? — спросил Леонель.

Пока Яна лыбилась красными губищами, слушатели наплыли в холл.

— Не томи, мы уже все пересрали! — взорвался Окорок. — Где малой?

— У бати.

Охи и вздохи наполнили пространство. Равнодушных к этой новости не осталось. Яна сменила траекторию улыбки, развернув уголки вниз, хотя глаза продолжали улыбаться.

— Ну что, суки, выкладывайте, какая крыса ебаная адрес слила. Я вас с улицы подобрала, вшивых, безработных и жалких ебанаторов, а вы мне чем, суки, отплатили? Приперся Металлист ебаный, которому я на крылечко харкала дохуя месяцев, страшный, как хуй знает что, а вы ему мой адрес! А если он напиздел и меня убивать поехал? Какая сука слила? Давайте-давайте! Уволю нахуй!

Они молчали, хитро улыбаясь друг другу.

— Так значит? Солидарность у нас тут хуева? Всех нахуй уволю тогда! — в конце угрозы Яна рассмеялась. — Ну че, блять, делитесь впечатлением, подружки. Как вам мой мужик, а? Небось думали, что от хуя малолетнего в клубце залетела, а тут вон какой дядька.

— Пиздец это, Мегерочка, полный пиздец, — сказал Дрозд.

— Ваще он ниче такой, если бы мудаком еще при обстоятельствах ебанистических не становился. Своя монтажка, байк был просто ебануться какой. По молодости метлу создавал, нихуевую метлу. Я как послушаю, так прихуеваю. Нихуя, думаю, талант хуев. И мне песню написал. Песня — отвал пизды. Не, конечно, когда выступал, мной еще и не пахло. Потом кинул нахуй музло, бизнес замутил. Как раз в те годы батя мой на зону загремел. Взлом, тяжкие телесные, повлекшие смерть. Батю завалили. На зоне случается. Ну блять, никто не застрахован.

— Ну не убивать же, блять, приехал? И заебись, — засмеялся Удав.

— С козырей нахуй пошел, — Яна вытянула безымянный палец с кольцом, словно показывая фак. — Брюлики, ебать. С пол фаланги камешек, нихуево, да? Ну если между нами, девочками, нормасный мужик. Можно было получше найти, но можно было и похуже.

— И где ты, блять, его подцепила? — вздохнул Шмель.

— Да нигде, блять, и не цепляла. Подцепила его моя маман. Замуж за него выскочила, залетела. Уровень жизни нихуево поднялся: при бабле дядя, все дела. Ну потом такая хуйня произошла, померла маман с ребенком в животе. Диагнозы, ебать. Ну а у меня батю еще раньше на зоне вальнули, с Лешей и осталась жить. Думала пиздец полный, уебан какой-то бухой подвернулся. Потом присмотрелась, смотрю: а вроде адекват, ладно, попробуем ужиться. И ужились, не, ну и хуйни хватало, а так было весело пиздец. Байки, гитары, тренажерка, потрепаться, затусить у его друганов. Пиздатому вкусу музыкальному ему обязана. Он фундамент ебучий заклал, дальше я сама поплыла. Часто засерает мое музло, но, блять, вклад его нихуевый. Так вот жили-жили, а путом хуяк! Искра, буря, безумие.

Экспрессия Яны на этом моменте зашкаливала. Она и руками разводила и чуть не подпрыгивала. Перекошенные рожи притушили ее живость. Закатив глаза, она сказала:

— Да было мне шестнадцать, блять, когда буря началась. Такая, нахуй, была буря, что про гондоны забыли напрочь, — Яна сопроводила это слово ярким жестом. — А потом, блять, киндер-сюрприз, — похлопала она по животу. — Батяня охуел конкретно от новости. Флешбекнуло его нихуево в момент, где маман мою хоронил с дитем. Он, вроде, адекват, но как ебнет в бошку порой, так, блять, хуй пойми, чего ожидать. Ну я съебалась. Потом вернулась, потом съебалась. Сейчас в непонятках, что да как дальше будет.