Друзья остались в коридоре. Я занял отведенное место и занервничал еще сильнее. Писчий прибор и несколько плотных листков серого картона как бы намекали, что задания будут не только в устной форме. Как использовать перо и чернила я не знал. Никогда раньше с таким не сталкивался.

Наконец, экзаменационная комиссия в полном составе тоже заняла свои места. Из знакомых лиц: профессор Альбрехт (сегодня особенно растерянный, непривычно дерганный, то и дело поглаживающий лысину) и сам ректор магического лицея, господин Стрелицкий, по центру стола, посматривающий на меня и задумчиво теребящий усы.

Из незнакомых: относительно молодой, лет тридцати-тридцати пяти, черноволосый мужчина — франтовато одетый, но заросший, небритый, помятый какой-то, отчего впечатление он производил странное. Словно его разбудили прямо перед экзаменом и посадили в комиссию с (как бы помягче-то?) легкого перепоя, и он вот-вот упадет со стула и останется досыпать на полу.

Рядом сидит его полная противоположность — немолодой, суровый, плотно-сбитый мужик. Глаза внимательные, острые. Хищное лицо гладко выбрито. Короткая стрижка, простая одежда: темный сюртук без выкрутасов и каких-либо украшений. Размах плеч такой, что в дверь чуть боком входил. Скала, а не профессор. Интересно, что преподает?

Пятого экзаменатора я в своем мире принял бы за ученика, настолько он был молод. Что логично, если не знать, что магический лицей — заведение строго для котов. На профессора юноша с вьющимися волосами до плеч и излишне женственной манерой держать себя никак не тянул.

После знакомства с преподавателями я невольно порадовался, что на их предметах не был. Авось и не свидимся больше никогда.

У выхода из аудитории занял позицию Завелий. Подпер горбом дверь, прислонился, то ли группа поддержки, то ли охрана — чтобы никто из присутствующих не убежал раньше времени.

— Итак, — Взял слово господин Стрелицкий, — раз представить вам нового ученика лицея, Игоря Веселова. — После того, как господин ректор озвучил мои имя-фамилию, удивление на лице не отразилось разве что у профессора Альбрехта. Остальные экзаменаторы кажется впервые встретились с котом, назвавшимся таким странным именем. — Очень способный ученик, который уже на следующий день после поступления в лицей хочет сдать экзамен в старшую группу.

— Доброе утро, господа-с. — Говорю на человеческом. Наклоняю голову. Горю желанием, ага.

После слов господина Стрелицкого и моего приветствия бритый здоровяк одобрительно крякнул, жеманный юноша недовольно поморщился, а мужик с перепоя устало закрыл глаза. У него на лице без слов читалось: «Как угодно, пусть сдает и проваливает, лишь бы побыстрее».

Пока все шло хорошо...

Следуя классическому интернет-завету собственного мира: «Перед лицом начальствующим подчиненный должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство» (авторство которого приписывают Петру первому, что, конечно же, фейк чистейшей воды), я активно улыбался, кивал, на любые вопросы отвечал: «Конечно-с», «Так точно» и «Буду рад стараться, господа-с». Потому как, хоть фраза и мистификация, но посыл в ней заложенный правильный, если употреблять с умом.

В общем, всеми силами косил под дурачка. Но дурачка с хорошим знанием языка, достойного перейти в старшую группу.

Реакция на мое поведение у экзаменаторов была разная. Господин ректор прятал улыбку в ладонях, но молчал. Профессор Альбрехт и сонный мужчина не реагировали никак, каждый был занят своими мыслями. Бритый, подтянутого вида, мужик откровенно веселился, задавал вопросы о моем Дио («Никак нет-с, пока не освоил»), а вот жеманному юноше мое поведение совсем не понравилось. По озвученным вслух вопросам я догадался, что именно в его предмете: этике, культурологии и что-там-еще он преподает в лицее (танцы? светский этикет?), я плаваю как топор в иле и поэтому старательно обходил затронутые им темы общими размытыми фразами. Понял это и сам профессор.

— А скажите-ка нам, Игорь, благодаря каким документам вы сейчас имеете счастье обучаться в магическом лицее. — Глаза жеманного профессора зло сверкнули. Удивительно, что его вежливое «Вы» не только не выражало уважения, но и было способно передать определенную степень презрения. — А еще лучше, процитируйте нам несколько строчек.

— Эм... — Я на миг задумался. Понятно, на какие документы намекает волосатик. В этом мире Его Императорским Величеством лет пять назад или раньше был подписан какой-то закон, дающий котам вольную. И хоть, по словам Вида, выходило, что коты полные разгильдяи и анархисты, они могут не знать имени высокопоставленных людин и прочих важных вещей, но, думаю, закон-то этот они выучили наизусть. Все-таки он кардинально изменил их жизнь к лучшему.

Но я-то его не знаю! И что делать?

Встал, вытянулся «по струнке», набрал побольше воздуха в легкие и заорал, что есть мочи (даже Завелий у двери вздрогнул).

— Слава Его Императорскому Величеству! Да прибудет Он во здравии многие лета! Милость его неисчерпаема! Все коты земли отеческой и я (хотел ляпнуть «раб божий», но сдержался, так как про местную религию людин не знал ничего), отрок несмышленый, благодарствуем за великие заслуги Его и восхищаемся благодеяниям Его! Только милостью Его Императорского Величества и Его к наукам благоволения позволено нам учиться в лицее магическом! — «Аминь», произнес про себя. Можно, конечно, еще «Боже, царя храни, спеть, но слов я почти не помню.