«А что сказать… Помочь ты ей не сможешь. Пропадёт она… Ты ведь тоже не станешь разменивать крепость на бабу».

«То-от и оно, что просто не смогу. Сдать Полтаву — сдать кампанию».

«Значит, судьба у Мотри такая злая, что поделаешь… Хотя, не верю я, что Карл решится на такое».

«Карл, может, и не решится. А те двое?»

«Вот те двое как раз могут… Охохо, не подумали мы оба о такой каверзе, а стоило. Пилипа, раз уж до подобного довёл, надо было не гнать от стен, а пристрелить. У Чечеля без него ума бы не хватило заложника брать, а этот сообразит сразу…»

«А ты бы что сделал на моём месте?»

«Я бы на твоём месте вовсе не оказался, — Мазепа снова начал язвить. — Ладно: я бы торг со шведом устроил, коль Пилип ему такую идею подаст. Потяни время, может, и войско государево успеет подойти. На него теперь одна надежда… Кто б мог подумать, что стану ждать его как избавителя…»

Я уже не стал язвить в ответ, напоминая, кто загнал гетмана в такую ситуацию, когда он просто не имел бы возможности предать. И так уже обсудили-переобсудили это сто раз. Вызвав Дацька, надиктовал ему — сам пера в руке удержать не мог от боли в грудине — записку для Семёна. Может, хоть у Палия получится лазутчика с письмом или устным посланием отправить, а там всё будет изложено — и о подходе шведской армии, и о проблемах, грозящих всем, в том числе и мне лично. Кочубей должен быть при царской ставке и, если ему сказать, что дочка в опасности, может, отец и расстарается, вывезет её оттуда.

Сам не знаю, почему я так разволновался, но хреново стало до такой степени, что лекари напоили меня сильнодействующим снотворным. Вырубило так качественно, что проснулся я только тридцать шесть часов спустя. К слову, лекарства сработали, мне и правда заметно полегчало.

2

Ситуация под стенами города особо не изменилась: как была плохой, так и осталась. Оттепель с дождями затянулась, и теперь лагерь шведов представлял собой стылое болото с чавкающей под ногами грязюкой. Ни о каких земляных работах во имя возведения осадных фортификаций и речи быть не могло: едва шведы пытались копнуть, как ямка тут же заплывала холоднючей водой. Потому скандинавы занимались только заготовкой дров — и то сырых — да попытками собрать хоть сколько-то провианта. Казаки ночью сходили на вылазку за стены, изловили парочку «языков». Шведы сообщили, будто добрая треть солдат от такой погоды ходят с кашлем и соплями, а из лекарств только чеснок и водка, и те через недельку к концу подойдут. Что ж, самая гриппозная пора в наших широтах, пускай эти викинги привыкают: им здесь ещё много лет жить, будучи в плену.

Собственно, глядя на шведские страдания, я начинал понимать, почему в эту эпоху зимой не воюют.

Приметы же указывали, что потепление на исходе, скоро должен был пойти снег. И как только верхний слой земли подмёрзнет, каролинеры примутся за копание шанцев и апрошей. Как там будет у них с установкой артиллерии, не возьмусь судить, но подозреваю, что хреново. Однако это тоже ненадолго, они обязательно найдут способ укрепить осадные батареи. Другое дело, что солдатики по ту сторону стены голодные, продрогшие и простуженные. Это не очень-то поднимает боевой дух, а уж когда температура упадёт ниже нуля, и вовсе небо с овчинку покажется, даже морозостойким скандинавам.

Я молился лишь о том, чтобы, если и мороз придёт, то недостаточно сильный для возникновения крепкого льда на Ворскле и её притоках. Иначе нам будет не смешно. И знаете, кажется, в небесной канцелярии меня услышали. Через пару дней морозик действительно заявился в гости — с непременным снегом и завывающим ветром. Жаль, термометра нет, чтобы измерить, однако по ощущениям где-то минус пять, не ниже. Шведы принялись усиленно жечь дрова — а для армии в полевых условиях топлива требовалось просто огромное количество. Насколько видели наблюдатели, провиантские команды у них не особенно преуспели в сборе харчей. Я бы даже сказал, совсем не преуспели. Ну, извините: первое, о чём я распорядился, приехав в Полтаву — это спрятать, вывезти в город или уничтожить всю еду. Селяне кто разбежался по округе, кто под защиту городских стен спрятался. И ещё — я не мог без слёз смотреть, как шведы надрываются, чуть ли не на руках перетаскивая со скоростью три метра в час тяжёлые осадные пушки. Подозреваю, что, когда их установят, жалеть придётся уже нас самих, но пока что каролинеры упорно боролись с природой.

Когда за стенами стали постепенно возникать выкопанные строго по Вобану траншеи, Келин велел своим бомбардирам спуститься в подвалы и слушать, не роют ли шведы сапу под стену. Предосторожность совершенно не лишняя. А я, немного оправившись, на пару с Дацьком занялся инструктажем и опросом лазутчиков. По свежевыпавшему снегу им было крайне неудобно ходить в вылазки, но ребята тёртые, справлялись как-то. То языка возьмут — у нас в подвале уже полтора десятка пленных шведов кантовалось — то высмотрят чего. А самые ловкие установили безличный канал переписки с «Большой землёй»: оставляли письма в дуплах условленных деревьев и через время забирали ответы. Главное, чтоб те были писаны знакомой рукой. И в последнем таком письме я получил три новости… Начнём с хорошей? Итак, армия Петра в пяти дневных переходах отсюда, идут не торопясь, по пути к ним присоединяются новые полки, ещё и Самойлович с Полуботком казаков привели. А плохая…

Я был совершенно прав в своих подозрениях: Василь Кочубей всё же добрался до Белой Церкви и наведался к дочери, но дома её уже не было.

За ней приехали — с письмом, якобы от меня. А это означало, что поработал Пилип. Он-то мою руку знал, мог и подделать…

Прочитав это, я не сразу разглядел третью новость. А когда ознакомился с оной, то понял, что такое «безвыходное положение»: сообщили о том, что из Крыма двинулась орда, и она уже в трёх или четырёх днях конного марша отсюда.

Приехали. Значит, швед подсуетился, у него с татарами давно хорошие отношения установлены. Только их здесь и не хватало для полного счастья.

Взгляд со стороны

Всё подтверждалось.

Что именно стряслось, одному Богу ведомо, однако на месте гетмана явственно сидит кто-то иной. Не самозванец, точно: те, кто знал Ивана Степановича ранее, уверяют, что это он, а не другая персона. И всё же… «Словно подменили», — сказал Кочубей, и Пётр Алексеевич вынужден был с ним согласиться.