— Более ничего не говорил.

— Значит, велено ему было рот на замке держать, иначе б проговорился… Ладно, Дацько, скажи хлопцам, чтоб глядели в оба, покуда господа полковники к отражению штурма готовятся. Орда придёт, шведы конины наедятся и полезут. А тут и людишки Пилиповы, коих я проглядел, голову и поднимут…

Ещё меня не оставляло ощущение, что где-то мы в своих расчётах крепко промахнулись. Что-то было не так, неправильно. Но что? Этого не знал ни я, ни бестелесный глас Ивана Степаныча.

Надо было, как говорили у меня на работе, «с этой мыслью переспать». А там, глядишь, и озарение придёт. Лишь бы это случилось не слишком поздно.

1

Приближение чего-то крайне хренового мы с Иваном Степановичем почуяли одновременно. Это, кстати, тоже нехороший знак: не хватало ещё сродниться со старым мерзавцем, а там и до сопереживания недалеко.

С «крайне хреновым» в последнее время, казалось бы, всё ясно: вот Полтава, вот шведы, вот зима. И ещё новости о подходе орды, которая то ли придёт, то ли, добравшись до полосы распутицы и не имея железных гарантий добычи, развернётся обратно в тёплый Крым. Хотя, в случае с ними лучше рассчитывать на плохой вариант. Пётр то ли идёт на помощь, то ли не торопится, ждёт подхода подкреплений… Эпоха информационной недостаточности, когда о многом приходится догадываться, раз за разом ошибаясь. И вот это ощущение сделанной ошибки — да, оно неприятно царапало душу.

Где же я прошиб с прогнозами и предположениями?

«Не надобно беседы с незнакомцами в дороге заводить, — ехидно сказал мне Иван Степаныч. — Тогда и душу ничего царапать не будет».

«Сам того же принципа придерживаешься?» — мысленно хмыкнул я, пока мы уже в который раз обходили стены и караулы у ворот.

«Придерживался б, коли мог… Ну, будет, Георгий. Давай думать, что ты упустить мог».

Я и так был вынужден признать его правоту: Орлика надо было валить, а не гнать. А теперь поздно локти кусать, нужно искать выход из сложившейся ситуации. И для начала следовало дождаться ответа от Карла.

Я не сомневался в том, что оный воспоследует.

Взгляд со стороны.

Искушение отдать приказ повесить этих двоих было слишком сильным, чтобы долго ему сопротивляться. Но и просто казнить их — значит, рассориться с этими чёртовыми иезуитами. А они — идеальные соглядатаи и добытчики полезнейших сведений.

— Арестуйте этих двоих, Андерс, и заключите под стражу, — тон короля был на удивление ровным, словно гладь озера в безветренный день. На самом деле он боялся сорваться в яростный крик, и в окружении это понимали, потому возражать или задавать вопросы не посмел никто.

Само по себе убийство уже могло вызвать нешуточный гнев его величества. Впрочем, когда речь заходила не о шведах, он быстро остывал. Но ослушание, да ещё второе кряду? Такое прощать было нельзя. Собственно, и в первый раз следовало примерно наказать этих…господ, но король счёл, что лишение права общения с коронованной особой уже само по себе наказание. Увы, как же он ошибался.

И что теперь делать? Заложницы больше нет, эти двое её просто задушили. Объявить всё несчастным случаем либо происками врагов, а затем долго извиняться перед гетманом и выдать ему виновных? Слишком много чести. Нет, раз уж так вышло, то нужно пользоваться ситуацией с наибольшей для себя выгодой.

Эти двое от кары не уйдут, или Карл Шведский съест собственную шляпу. Однако даже из неудач следует извлекать пользу.

2

Я не верил собственным глазам.

Я промигался, протёр гляделки — мало ли, может, старческое тело подводит — но от этого картина не изменилась.

Шведы ещё до рассвета установили…виселицу. А на ней в петле висела женщина в богатом платье. Я не видел её лица, но память Мазепы однозначно идентифицировала её как Мотрю Кочубей.

Не такого ответа я ждал от Карла. Но ведь это невероятная глупость — убить единственного заложника, ради которого я теоретически мог пойти на торг и сдачу города. Карл кто угодно, но не идиот. А значит… значит, это не он?

Я долго всматривался в окуляр плохонькой подзорной трубы, стараясь высмотреть своих беглых полковников рядом с королём Швеции, но все мои старания были напрасны. Ни Орлика, ни Чечеля, ни казаков, которые смылись к шведам вместе с ними, не видно.

Умом я понимал, что Карлуша, причастен он к казни Мотри или нет, сделал самому себе знатную гадость. А сердце дало сбой. Кто бы ни убил эту женщину, виновен прежде всего я. Иван Степаныч, что показательно, молчал. Не иначе думал о том же.

— Не ожидал я такого от Каролуса, — обескураженно проговорил Келин.

Я заметил, что в какой-то момент — очевидно, когда он сам разглядел тело на виселице — полковник начал неотрывно следить за мной. За мимикой и жестами — совершенно точно. При этом его собственное лицо выражало смесь сочувствия и…лёгкой доли недоверия.

— Сам не ждал, — севшим голосом прохрипел я. — Барабанщика коли пришлют — пусть ему на словах передадут: я с разбойниками переговоров не веду. Передадут пусть дословно.