Шрифт:
Нет, Берке хочет бакшиш, и прямо сейчас!
«Еще ничего не построено, еще ни одной доски не завезено, а мой дорогой „партнер“ уже требует денег! — Не удержавшись, вновь отпускаю порцию злой иронии. — С таким партнерами по миру пойдешь!»
Смотрю прямо в узкие нацеленные мне в лицо глаза и нарочно начинаю со смехотворной суммы.
— Десять золотых арабских динаров в год за место под строительство!
В ответ Берке даже не стал сдерживаться.
— Да ты издеваешься, урус?!
Я невозмутимо развожу руками
— Так ведь это только пока там голое поле, а как отстроимся…
Монгол обрывает меня на полуслове.
— Десять динаров! Ты посмел предложить мне такую ничтожную сумму!
Эта реакция нужна мне, чтобы понять готов ли он реально обсуждать мое предложение и на какую мзду рассчитывает. Мне бы не хотелось завышать планку.
«Судя по всему, готов!» — Делаю резонный вывод и начинаю понемногу повышать сумму.
После долгих разборок и неоднократных угроз лишить меня головы, остановились-таки на восьмидесяти динарах и договоренности, что корабли, идущие в Персию или с Гилянского моря, будут платить за проход по его земле по десятине с товара. Это, бесспорно, беспредел, ведь еще одну десятину придется уплатить хану, но я соглашаюсь. Навар все равно покроет расходы, хотя уступил я не из-за этого. Я соглашаюсь, потому как знаю, что северный Кавказ очень скоро у Берке отберут. Не пройдет и года, как Батый по наущению Сартака возьмет эти земли под себя, а брату отдаст такие же по размеру степи к востоку от Волги. Так что пусть он мажет хлеб маслом, откусить ему все равно не удастся.
«Разрешение я получу сейчас, начну строить тоже сейчас, — мысленно усмехнувшись, бросаю взгляд на довольное лицо Берке, — а когда корабли пойдут, то там уже не ты хозяйничать будешь, а Сартак, и земли эти уже под хана отойдут. Так что двойную плату за транзит мне платить не придется!»
Торгуясь сейчас с Берке, я испытываю двоякое чувство. С одной стороны, удовлетворение тем, как идут дела. Товар почти весь распродан, прибыль перекрыла все мыслимые ожидания, и дыру в бюджете за этот год я точно закрою. А с другой, вопрос с кем мне иметь дело в осуществлении другого своего плана остается нерешенным. Ханский братец мне тоже не нравится, и дело тут не в его паталогической жадности, это-то как раз и неплохо. Есть у человека слабость, значит, на нее всегда можно надавить. Тут дело в другом, просто есть ощущение, что не тот это человек, не на него надо делать ставку.
«Батый не тот, Сартак не тот, Берке тоже не тот! — Мысленно рычу на самого себя. — Что ты ведешь себя как жених на смотринах?! Вот чем тебе Берке не угодил?! Жаден, невоздержан, самовлюблен, ну просто идеальный кандидат!»
Подняв пиалу, Берке предлагает мне последовать его примеру. Это завершающая стадия разговора, и я понимаю, что если уж начинать, то сейчас. Другого случая поговорить напрямую с будущим ханом у меня может и не быть.
«Других ханов у меня для вас нет!» — Иронично перефразирую вождя народов и уже начинаю прикидывать, с чего бы получше начать, как вдруг меня пронзает мысль.
«Как это других ханов нет?! А Улагчи! — Вспомнив про малолетнего внука Батыя, что ненадолго унаследует власть после внезапной смерти отца, я тут же отрабатываю назад. — Нет! Тут еще следует все хорошенечко обдумать!»
Убранство большой юрты не блещет красотой и богатством. С первого взгляда не скажешь, что здесь проводит свои дни полководец, чья слава уступит разве что легендарному Субудаю. Простое войлочное ложе в углу, у входа лежат конские седла и сбруя, а тьму разгоняют два масляных коптящих светильника. Единственное отличие от жилища простого пастуха — это устилающий пол дорогущий персидский ковер.
«Может быть, в этом и есть настоящий шик, — иронизирую про себя, проходя под низкий полог юрты, — вот так вот запросто и не задумываясь о расходах, бросить бесценную вещь прямо на землю!»
Впереди меня, аккуратно перешагивая волосяную веревку у порога, заходит Турслан Хаши, и я слышу его приветствие.
— Удачи и благополучия тебе, Бурундай!
— И тебе, Турслан!
Кланяюсь вслед за Турсланом, хотя меня хозяин явно проигнорировал.
«Ничего, — успокаиваю себя, — никто теплого приема и не ждал!»
Дело в том, что после аудиенции у Берке и посетившей меня идеи, я долго думал о том, что я могу сделать сейчас для ее реализации. Улагчи, сыну Сартака и будущему малолетнему хану ныне всего два года, он сам, как действующее лицо, меня не интересует.
«Мне нужны те, кто будет стоять за этим царственным ребенком». — Так размышлял я, вспоминая все что я знаю об этом Ордынском периоде.
Получалось, что после смерти Батыя, а вслед за ней и скоропостижной кончины Сартака, Великий хан Мунке утвердил правителем Улуса Джучи сына Сартака, Улагчи, а по его малолетству поставил при нем регентом бывшую старшую жену, а к тому времени вдову Батыя, Боракчин-хатун. Ребенок процарствовал недолго, и его тоже убрали. Кто?! Претендентов тут всего двое, или Берке, или сама Боракчин в надежде посадить на трон своего сына Туда-Мунке. Впрочем, это неважно! Главное, что в краткой последующей борьбе победил Берке, а Боракчин-хатун была казнена, как изменница. Почему Берке удалось одолеть вдову, хотя за ней стоял Каракорум?! Да потому что Золотоордынская знать в этом противостоянии полностью поддержала ханского брата, а не его вдову.
Вспомнив все это, я тогда взглянул на ситуацию по-другому. Если главным рычагом, вытолкнувшим Берке на вершину власти, стала монгольская знать, то кто эти люди. Знать — это не отвлеченное понятие, знать — это группа людей, а значит, всегда есть один или несколько человек, которые формируют мнение этой группы.
«Кто они, или он?! — Спросил я себя и почти без раздумий ответил. — Бурундай, это уж точно! Он был верной рукой Батыя, вторым после Субудая полководцем в Монгольской империи. Покорял Булгарию, Русь, Польшу и Венгрию. Ему сейчас где-то пятьдесят три-пятьдесят пять, и авторитетнее его в Золотой Орде человека нет».