— Господин велел тебе сопровождать его на прогулке. Гости изволили, покуражиться с шутихами в парке.

Я кивнул, постаравшись улыбнуться, и шагнул к нему навстречу. Лакей отошёл в сторону, думая, что я собираюсь пройти мимо. Мой кулак врезался ему поддых. Мужчина захрипел, согнувшись. Выведя его прочь, я снова занял место возле постели Антони.

«Кто-то купил одного из лакеев, либо заменил на своего человека, — рассуждал я. — Знал ли шпион, что перед ним мормилай? Весьма вероятно, что и нет. Но он должен был проверить. Я тоже имел весьма определённый приказ. Жалеть о том, что кто-то узнает, о покупке Веленскими мормилая, я, конечно не стану, как и сообщать Антони об инциденте. Я мог бы написать ему записку, только зачем? Пускай остаётся в неведении. Зато кое-что теперь известно мне самому. Под Веленских начали копать и это явно не городская стража и происки прокурора».

Прошёл ещё час или около того. Дверь спальни снова распахнулась, но я уже знал, кто это. Приближение Антони всегда вызывало во мне отклик нарастающим жаром в затылке. И действительно, в спальню вошёл хозяин собственной персоной, а при нём хихикающая особа. Её каштановые кудри, подрагивали на бегу, а лицо, как и у Антони, было скрыто под карнавальной маской.

— Мормилай, встань за дверью и никого не впускай, — бросил Антони, осыпая поцелуями свою спутницу. — Живее!

Я повиновался.

— А может, пусть останется? — хихикая, предложила ему девушка. — Ты можешь заставить его смотреть?

«Ещё не хватало».

К счастью, у Антони хотя бы в этом отношении было всё в порядке с головой, кроме того, он уже имел неприятный опыт в амурных делах при мне, и не изменил приказа. Я занял пост у двери, застыв, словно статуя. За спиной вскоре раздались томные охи-вздохи, а спинка кровати начала постукивать по стене. Минут пятнадцать спустя, они выскочили в коридор, довольные и чуть растрёпанные.

— Ты у меня на очереди, — хихикая, заявила любовница Антони, ткнув меня пальцем в грудь.

— Да прекрати же ты… — зашипел на неё Антони. — Это мой слуга!

— Вот именно! Слуги — самые…

Я не услышал, что она говорила дальше, потому, что девушка зашептала Антони на ухо, увлекая за собой. Он только и успел, что бросить мне на ходу:

— Жди в спальне!

«Молодец, — ликуя, подумал я. — И хозяина позабавила, и мне помогла».

Полумрак спальни Антони снова окутал меня. Я выждал некоторое время, затем подошёл к секретеру, открыл его. Бумаг было немного. Антони почти не вёл никаких дел. Мать заставляла его номинально управлять некоей мануфактурой, купив её для того, чтобы сын хоть чему-то учился во взрослой жизни. Но взрослая жизнь манила его лишь вином и половыми сношениями, совершенно исключая любой вид трудовой занятости. Поэтому он тайком от матери нанял управляющего. Собственно, здесь хранились в основном его отчёты о ходе дел и движении средств. Я мельком пробежался глазами по записям. Предприятие приносило доход, пусть и небольшой. Помимо открытых ящиков, имелось и несколько поменьше закрытых. Осмотрев замочные скважины, я понял, что все они отпираются одним и тем же ключом. Увы, но где Антони хранит этот ключ мне не было известно. Закрыв секретер, я вернулся к постели и застыл.

Гости разъехались глубоко за полночь. Антони явился чуть пошатываясь, пребывая в состоянии возбуждённом, а расположении духа весьма благостном. Увидев меня, он даже не брякнул какую-нибудь гадость, а упал на кровать, рассеянно улыбаясь собственным мыслям. Полежав с минуту-другую, он подскочил к секретеру, распахнул его, схватил чистый лист бумаги, чернила и принялся строчить послание.

«Он пишет женщине, — без труда догадался я. — Наверное, той, что была сегодня в этой спальне».

Антони то и дело задумчиво прерывался, затем подносил бумагу к пламени свечи, и дождавшись, пока та почти прогорит, кидал на пол. Пару раз он вскакивал, подходя к окну и вглядываясь куда-то в ночную мглу. А то расхаживал по комнате, заложив руки за спину и что-то бормоча себе под нос.

«Неужели он пишет стихи? — даже не знаю, ужаснулся или восхитился я. — До чего же велика сила страсти. Даже из такого пропащего подлеца, она способна сделать поэта, пускай и ненадолго».

Он извёл восемь листов, прежде, чем содержание письма показалось ему удовлетворительным. Поставив размашистую подпись, Антони бросил на листок горсть песка. Дождавшись, когда чернила высохнут, он сложил письмо, затем растопил в небольшом ковшике кусок сургуча. Оставив оттиск перстнем печаткой, надетым на безымянный палец левой руки, Антони торжественно вручил мне послание.

— Отнеси его… дьявол! Тебе же нужно показать место на карте!

Юноша задумался. Звать дворецкого с его старой, но очень наглядной картой Антони не хотел.

«Не уж то ты не можешь доверить дела сердечные старику Войцеху? — думал я. — Интересно почему? Он не одобрит выбора? Какое ему до этого дело? Войцеха всегда и во всём прежде всего волнует безопасность хозяина. Значит, с девочкой что-то не так. Весьма вероятно, что даже не с ней самой, а с её семьёй».

Поразмыслив, барабаня пальцами по столешнице секретера, Антони решился.

— Иди за мной, мормилай, — обронил он, решительно зашагав из комнаты.

Пока мы шли по дому, я догадался, куда направляется Антони. Туда, куда он до сих пор побаивался заходить, хоть отец и был мёртв уже многие годы, в кабинет покойного Арона. Так и случилось. Однако с приближением к конечной точке маршрута, Антони, будто сгорбливался. Его походка становилась неуверенной, он начинал коситься по сторонам. Однажды даже остановился, словно изменил своё решение или вовсе от него отказался. Но шальная стрела амура ещё прочно сидела в сердце, толкая вперёд. Антони решительно повернуть ручку отцовского кабинета, отворяя дверь.