— Это же… очень надо, так? — тихо проговорила она, придвигаясь ближе ко мне.

Я кивнул и поцеловал её. Мои пальцы проникли в волосы Агаты, а губы принялись ласкать её шею и мочку уха.

— Достать… ключ… нужно завтра? — с придыханием шептала Агата.

Я снова кивнул.

— Я постараюсь, — пообещала она.

Мы поднялись обратно в оружейную. Лунный свет заливал зал мягким и холодным светом. Я сел, привалившись спиной к стене, так чтобы было видно небо. Агата встала передо мной и медленно стянула с себя платье. Она томно глядела на меня, а её глаза, как и всегда искрились озорными огоньками. Ей доставляло удовольствие стоять передо мной нагой. Такой, какой её не видел никто днём. Не прачкой. Желанной женщиной, свободной от замызганной одежонки и обязанностей. Агата бросилась в мои объятия, быстро дыша, словно хищная рысь, атаковавшая желанную добычу. Её движения были властными и даже немного грубыми. Она неотрывно смотрела в мои глаза и смеялась.

Затылок обожгло жаром, но я вовремя не придал этому значения. Я купался в нежности Агаты, отбросив весь проклятый мир прочь. Дверь распахнулась. На пороге стоял Антони, всё так же сжимая в одной руке пистолет, а в другой свечу. Увидев нас, он на миг остолбенел, не веря собственным глазам. Агата вскрикнула и принялась судорожно одеваться, безостановочно бубня:

— Простите, господин… Я уже ухожу, господин… Простите, господин…

— Подумать только, — злобно улыбаясь, медленно проговорил Антони. — Какая же ты шлюха, что додумалась трахаться с моим мертвецом! Даже и не знаю, смогу ли я носить одежду, которую ты стихаешь этими руками…

— Простите, господин… Прошу! Молю… Этого никогда не повторится!

— Заткнись, — хладнокровно прервал её Веленский. — Мне плевать на твои извинения.

Антони медленно шёл ко мне, поигрывая пистолетом.

— Одень это, — сказал он Агате, махнув оружием в мою сторону. — Не хочу смотреть на голую падаль, боюсь заснуть не смогу!

Агата тотчас повиновалась, одевая меня, боясь поднять взгляд. Когда она закончила, Антони мотнул подбородком на дверь.

— Прочь, — процедил он.

— Слушаюсь, господин, — тихо прошептала Агата.

— Хотя, подожди-ка… — вдруг сказал Антони, очень нехорошо улыбаясь. — Она тебе нравится? — спросил он, переведя взгляд на меня.

Я мысленно сжался, приготовившись к ужасной боли в затылке, но так и не смог противостоять его приказу. Я должен был отвечать. Я давно заметил такое свойство: чем ближе Антони — тем сложнее мне противиться приказу. И я кивнул.

— Понятно, — ответил он. — Подойди к ней.

Я обреченно повиновался.

— Ударь её по лицу, — приказал Веленский.

Я посмотрел в глаза Агаты и ударил её ладонью.

— Не так, — недовольно бросил он. — Ударь как следует. Кулаком.

Я сжал кулак и ударил. Агата упала.

— Подними её.

Я повиновался.

— Ударь в её в живот, — шептал озлобленный голос доморощенного садиста. — Теперь ногой! Ещё!

Я выполнял всё, что он говорил. А то, что происходило внутри меня… Можно было бы описать одним словом — взрыв. Я физически ощущал, как что-то натягивается, а затем рвётся, лопается. Как вместо эмоций и чувств, которых я был почти лишён, в груди растекается океан ненависти. Он всепоглощающей пропастью заполнил моё естество, и я словно ослеп, безропотно выполняя приказы Антони. Лишь на границе между явью и чёрной пеленой забытья, мой голос внутри головы шептал:

— Я прикончу тебя. Прикончу. Прикончу. Прикончу.

Освобождение не всегда дарует избавление.

Кромешная мгла нарушалась лишь редкими росчерками молний. Они почти не давали света. Я шарил руками, но не мог нащупать ни стен, ни потолка, ни пола. Я падал целую вечность. Уносился в даль, прочь от мира, позабыв о дыхании, об усталости, то и дело неловко взмахивая руками, словно птица, разучившаяся летать.

«Что со мной? Новая тюрьма? На этот раз даже без стен?».

Я тянулся, силясь достать хоть что-то.

«Нет, только пустота».

Взглянув на свою руку, я вздрогнул. Плоть выцветала, словно краска на солнце. А затем песчинками отслаивалась, сметаемые ветром. Тело стремительно превращалось в прах. Я закричал, но не услышал голоса. Как не было и боли. Только сухое осознание.

«Теперь всё. Уже навсегда».

«Навсегда».

«Навсегда?».

Эта мысль вызвала у меня ощущение безграничного восторга.

«Как может думать то, чего нет? Как может желать и быть уверенным в постоянстве того, чего нет?».

Я снова вытянул руку. Пустота. Я не чувствовал тела, но мог посылать импульсы. Вспышки молний участились. Падение ускорилось, вокруг бушевала буря. В пляске призрачных теней, исполинской воронки, в которую меня затягивало, мне чудились глаза и руки, что тянулись ко мне. Хотелось оттолкнуть их, сбросить с плечей. Но не бы ни плечей, ни рук, чтобы оттолкнуть. Сознание медленно меркло, а несуществующее тело бил озноб. Затем всё залил яркий и холодный свет.