В подтверждение ожиданий танк не вошел в воду, откинув поднятым щитком волну, а плюхнулся прыжком на манер жабы. Поднятые брызги, подхваченные ветром, тут же залепили мне перископ. Только этого не хватало. Дворников на перископе нет, не легковушка. "Водомет", - спокойно, как профессор подсказывает на операции новичку, напоминает сержант из башни. Перехожу с гусениц на водомет. Плывем!

Даже этого не все ожидали. "Поплыл! Плывет! Ай да кинщик!" спешили удивиться и похвалить те, кто не предполагал от "кинщика" такой прыти.

По тому, как ветер валил буйки к воде, можно было прикинуть направление сноса. Ветер дул неудачно. В правый борт. А "боковая стенка" в "дворике", третий буек, была слева, и ветром машину на него могло навалить в два счета. Увидев, что я беру поправку на снос, мой командир тут же подсказал: "Еще правей! Больше вправо!" Спасибо, сержант! Тебе сверху из башни получше видно. Во "дворик" нужно только сунуться - и сразу назад. Черт с ним, пусть внесет во "дворик" ветром, изготовлюсь к заднему ходу загодя. Лишь корпус зашел за буйки, кормовые заслонки вниз и полную нагрузку на движитель. Выскочили из "дворика" чуть не в полуметре от буйка, коснуться которого было страшно, как мины. Смешно, конечно, но на рычагах все кажется ужасно важным.

Кормовые заслонки вверх и полным ходом к "змейке". Танк не глиссер, и "полный ход" - плавание неспешное, особенно в препирательствах с ветром.

– Чистенько выскочили, товарищ старший лейтенант! Чистенько!
– это кричит из башни механик, мой главный болельщик и помощник. Вижу его первый раз в жизни, впрочем, не вижу - вижу впереди первый буек "змейки", их четыре в линию, пройти надо так, как проходят среди вешек слаломисты, только им разрешается вешки задевать и корпусом, и палками, а нам за каждое касание балл долой, а всего-то этих баллов три, дальше идет уже "неуд".

– Пожалел ветерок вашего кинщика, - бросил командир, когда мы благополучно выбрались из "дворика". Что произошло, понять было непросто, может, и действительно ветром надуло, ветры в этих краях и не такой успех надували.

Вспоминать о том, как на "змейке" по командам сверху перекидывал рычаги, дело пустое. Лбом в перископ, а руки уже сами хватают, тянут, отжимают... Только помню, как подхлестывали азарт и поднимали настроение выкрики по ТПУ с командирского места.

– Есть, товарищ старший лейтенант!.. Есть, товарищ старший лейтенант!.. Резко правый! Резко левый!
– и так после каждого обойденного с миром буйка.

– Мужчина едет!
– объявил Федоров, когда мы вывернулись от последнего буйка и, откидывая броневым щитком лезущую на нос воду, расплевываясь водометом, пошустрили к каменистому мысу, разделяющему два озера, две "воды".

Краткое высказывание командира разведчиков пришлось моим болельщикам на берегу по вкусу. Нового не искали, только позволяли в присутствии автора переставлять слова, понимая, что самое сложное как бы и позади. "Едет мужчина..." - и покачивали головой.

Когда я ткнулся в мыс, перешел с водометов на гусеницы и полез по мысу через раздолбанный, разутюженный, с вывороченными каменюгами проход, Федоров посмотрел на секундомер и негромко сказал, но все услышали:

– Кажется, командира делают...

Смысл предположения всем был понятен - командир и буек задел, и по времени шел чуть хуже. Теперь мы скрывались с глаз болельщиков внизу, "вторая вода", куда мы благополучно приползли по башню в грязи, видна была только сверху. На "второй воде" никаких сюрпризов нам не было приготовлено, и мы благополучно доплыли до "второй суши", по которой предстояло пройти около полукилометра к исходной точке.

– Хорошо едем, товарищ старший лейтенант! Хорошо едем!
– слышал я бодрый крик в шлемофоне, и тут могла наступить расплата, явно неравноценная замаячившей победе.

Выскочив на "вторую сушу", я сбросил вниз ненужный больше перископ, откинул крышку водительского люка и собирался уже приподнять кресло, чтобы идти "по-походному", с головой, овеваемой свежим ветром, как едва не остался без зубов.

Разъезженные проходы между валунов и скал даже отдаленно не напоминали дорогу. Я катил на второй скорости, двинув рукоятку подачи топлива на две трети. Лихо катил. Но когда танк клюнул в одну из заполненных грязью ямищ, я ударился подбородком о резиновый край открытого люка. Придись удар на пять сантиметров, даже на три выше, - и я подавился бы собственными зубами.

"Понял, осел?! Для кого записано: "...выполняется при движении танка "по-боевому", то есть с закрытыми люками"!"

Ходу по этой ужасающей трассе, наезженной так, что она постепенно приближалась к разряду танконепроходимых, было немного. Успел опустить сиденье и закрыть крышку. И мудро поступил! Если бы мы вернулись на исходную с механиком, торчащим наружу "по-походному", все наши усилия и все везенье было бы перечеркнуто показательным выговором, произнести который едва ли отказал бы себе в удовольствии командир полка.