– Ну что, пьем чай? – она смотрела на него своими большими близорукими глазами. Журов не совсем понимал, зачем Ульяна его притащила, дом полон гостей, и вообще, родители. Какой на хрен чай? Что ему тут делать? Но украдкой заглянув ей в вырез платья, согласно кивнул головой. Вдруг все-таки?

– Скажи мне, красота моя неземная, кто твой папа? Военный?

Она рассмеялась:

– Мой папа – военный? Ха-ха! Он художник! В гостиной, да и повсюду всё его картины. Он очень строгий, но добрый! А мама преподает в Герцена. Психологию, – Ульяна легко журчала, голос ее обволакивал. Журова не покидало ощущение, что роковая красотка тихонечко, чтобы не спугнуть, примеряет его к себе. Чего бы это вдруг?

– Скажи, котик, а как поживает твоя француженка? У вас же роман?

Журов чуть не упал со стула.

– Откуда тебе известно?

– Полгорода сплетничает об этом!

Вот это номер! В один вечер вдруг узнаёшь, что тайна совсем и не тайна. А он-то думал… Вот же наивный дурак! Как же отец смог перекрыть ход делу? Почему с Иванкой не смог?! Сплошные загадки… Узнать бы когда-нибудь…

– Хорошо поживает. Даже прекрасно. Почему спрашиваешь?

– Ты с ней, с твоей француженкой познакомился до того, как ко мне у Миши приставал? Или после?

– Ульяна, ты что! Мы с тобой просто целовались! Сколько времени прошло! Зачем тебе это?

– Еще как приставал! Ну, ты можешь ответить?

– Могу. После.

– Значит, ты расстался со своей прекрасной венгеркой…

– Болгаркой, – поправил Журов.

– Болгаркой, – согласилась Ульяна, – и сразу познакомился с француженкой? А меня ты так и не вспомнил?

– Уля! Ты же была в десятом классе! Сейчас-то что?! Мужики штабелями у твоих ног!

– Ну и что, что в десятом классе! Мог бы и вспомнить! – Ульяна надула губки, похоже, она чуть-чуть в обиде на Журова, что тот посмел увлечься не ею. Эта ревность в сослагательном наклонении развеселила его. «Вот сучка!» – ласково и с одобрением подумал Журов.

– Пойдем, я покажу тебе мою комнату, – предложила она.

– Спасибо, нет, – внезапно он передумал и решил больше не задерживаться, – Как-нибудь в другой раз. Только не обижайся! Боюсь, не сдержусь и наброшусь на тебя… а ты папу своего позовешь… и он вышвырнет меня на веки вечные.

Она вышла проводить его на лестничную площадку, прикрыв дверь, порывисто прижалась к нему всем телом и прильнула к губам. С чего такая страсть? Журов предположил, что так она проверяет, возбудится ли он. Возбудился. Удовлетворенно кивнув, она отстранилась и хлопнула дверью, бросив на прощание:

– Котик, звони в любое время, можем сходить куда-нибудь.

– Обязательно! – и он скатился вниз по лестнице. На воздух, на воздух!

А не пойти ли к Кароль? Идти не больше часа, да и прогулка по ночному городу обещает быть приятной. Июнь же месяц. Опять же голову проветрить. Но, поразмыслив, он испугался вероятной поспешности своих слов и решений. Журов посмотрел на часы – есть шанс успеть перебежать Васильевский остров и перебраться к себе на Петроградскую… У моста Лейтенанта Шмидта он передумал и пошел по набережной к Дворцовому. Вдоль гранитных парапетов дружелюбно бухала молодежь. Кто-то бренчал на гитарах, особо передовые приволокли магнитофоны. Пару раз Журова приглашали выпить, он не отказывался и выступал своим в доску, клевым чуваком. Путь до Петроградской естественным образом затянулся, домой он поднялся совсем пьяным, но веселым и мирным.

На кухне горел свет, на диванчике спала Марго, шум замков разбудил ее. Увидев племянника, она хотела сделать ему выговор, но он, счастливо улыбаясь, обнял ее со словами: «Как же я тебя люблю!» Она поморщилась от выхлопа, но высвобождаться из его объятий не стала.

– Бобочка, опять ты пьяный! Скажи лучше, вы хорошо поговорили с Толей?

– Лучше не бывает!

– Вот и славно. Иди спать. Спокойной ночи!

– Марго! Ты лучшая тетя в мире! Спокойной ночи тебе, Марго!

Проснулся Журов на удивление свежим. Первым делом подумал об Ульяне; раз она его немножко ревновала, пусть только и на словах, он ей интересен! Все-таки хорошо, что она студентка, а не просто манекенщица. Без всяких обид вспомнились слова ее отца: «Похвально, благородно, но глупо». Выходит, и он, человек творческий, которому, по логике, должно быть глубоко пофиг, тоже советует вступать в партию… Ну-ну.

Далее ход его утренних мыслей устремился в еще более приятном направлении: великие мира сего – редакторы, писатели, отцы советской журналистики – находят у него незаурядные способности! Так он и не сомневался. Он еще покажет, на что способен, дайте только время! Начинать, правда, придется в «Кировце», писать и править для пролетариата, но вскоре после этой скучищи его ждет Европа! Тут его мысли перекинулись на Кароль, но тоже весьма заманчивым и благоприятным образом, рисуя прелюбопытнейший сценарий. Исходя из перспективы работы в Европе – а в его воображении это воспринималось уже как данность – можно ведь их нежные отношения продолжить иным образом: сейчас, сломя голову, не жениться и в омут не лезть. Пусть гэбэшники успокоятся. И отец вместе с ними. Кароль тихо уедет, но приезжать-то к нему она сможет! А через два-три года он сам во Франции или в Швейцарии! И встретятся они уже в равных весовых категориях! Тогда и поженятся. Ему, известному журналисту – другого не дано! – будет значительно проще пробиться в ведущие французские газеты. Из СССР, понятно, придется сбегать, точнее – туда не возвращаться. Такая эскапада, безусловно, вызовет немалый скандал, отца попрут с Первого канала… Но до этого еще очень-очень далеко… можно пока особенно не заморачиваться. Если поразмыслить, все не так уж и плохо! Прав, прав Витя! Не зря он на «Крышу» сходил.

На волне его хорошего настроения позвонила Ирка. Раздавленная его очередным исчезновением, Ирка собиралась высказать Журову много всего нелицеприятного, после чего послать его далеко и надолго. Однако, уловив в его голосе неподдельную радость, изменила намерения и мгновенно переключилась на пустую болтовню.

– Прелестное дитя, – почти кричал в трубку Журов, – Только не дуйся на меня! Я сам собирался тебе позвонить! Куда пропал? Так я же диплом защищал! Защитил! Все, учеба позади! Впереди долгая трудовая жизнь! Это надо отметить! Сходим куда-нибудь? А хочешь, съездим завтра в Солнечное, купнемся, позагораем? Завтра не можешь? Экзамен? А когда? Послезавтра? Заметано! В десять в центре зала. Купальник не забудь, а то ню придется загорать… Я-то не против! Я? Точно не забуду! Клянусь! Честное комсомольское! Ну все, целую тебя! Пока!