Когда же Дашка ушла в свою комнату музыку хорошую слушать, чтобы сны приятные видеть, Анна Степановна рассказала Петру Ильичу о разговоре со старшей дочерью, который год назад состоялся.

– Помнишь, вечеринка у нас была по случаю поступления Васи в институт. Я увидела, как они друг на друга смотрят, и под этими взглядами одна тает, а другой млеет, – и испугалась. Оба горячие и не дети уже. Год не до того было, а сейчас расслабились, решили – всё самое трудное позади. Я-то знала, что Василию надо ещё хотя бы год усиленно позаниматься, чтобы все пробелы ликвидировать, спокойно институт закончить и в профессию влиться. Не удержалась и с Машей откровенно поговорила, попросила ещё годик подождать. Ты же знаешь, Маша вся в тебя, если ей правду сказать да всё объяснить, разумные доводы привести и о чём-то попросить, она всегда уступит, и в тот раз, согласившись со мной, уступила. Сейчас же думаю, может, зря я тогда вмешалась? Поженились бы, ну и что. В институтах многие женятся, живут самостоятельно, друг другу помогают, да и у нас всего хватает, и квартира мамина пустует – её с дачи калачом не выманишь. Устроилось бы всё. Но сделанного не воротишь. Теперь жалеть не о чем, – и расплакалась. – Если они не помирятся, никогда себе этого не прощу.

– А может, тебе опять вмешаться, чтобы ещё раз ситуацию развернуть, у тебя это хорошо получается. – И, похлопав жену по плечу, добавил: – Анюта, пойдём, я тебе тихонько поиграю. И потом, согласись, ты уже не девочка, чтобы взахлёб реветь, у меня всего один носовой платок, да и тот сомнительной свежести. Ну полно, а то придётся полотенце нести да смотреть, чтобы ты своим потопом соседей не залила и в собственных слезах не утонула. Пойдём, голубушка, лучше на кухню, по рюмочке коньячка хлопнем, а потом я тебе колыбельную играть стану, но тихо-тихо и без пения, чтобы соседей не разбудить, – и, взяв жену под локоток, направился с ней на кухню.

Начался сентябрь. Вася с Машей, не сговариваясь, слегли с бронхитами и занятия не посещали. Маша была очень рада, что заболела. Никаких сил у неё не было на свадьбу к Светке идти. Та сначала настаивала, чтобы она свидетелем была. Поэтому-то и расценила болезнь как помощь небес.

Лечением любимой внучки занималась Филиппа Андреевна (зять только так величал, близкие и друзья звали Фи-Фи, ну а внучки – БаФи, объединив бабушку и Фи-Фи). Врачевала она Машу русской баней, китайскими сказками да игрой на арфе. Все эти премудрости унаследовала от своей бабушки, чьё имя и носила. Очень любила она бабушку, часто вспоминала, но про себя, никому об этом не рассказывала. Когда же внучка сама не своя появилась на пороге дачи, Фи-Фи поняла – что-то неладное стряслось, но расспрашивать не стала, не в её правилах это было. Вечером посмотрела на Машино грустное лицо, опять бабушку вспомнила и решила о ней рассказать. Машу рассказ заинтересовал, а поведала Фи-Фи следующее:

– Звали твою прапрабабушку Филиппа Леонтьевна, в семейных кругах величали или Липочкой, или Фифочкой; Липочкой – за мягкий нрав, уступчивость и покладистость; Фифочкой же называл преимущественно её отец, но получалось у него это очень трогательно, с любовью и нисколько не обидно. К слову сказать, Липочка вообще ни на кого не обижалась и не сердилась, разве только на себя иногда, когда задуманное сразу не получалось, но рук не опускала и всегда к своей цели стремилась и достигала. Надо отдать должное, цели были возвышенные, так как была она мечтательница с огромными удивлёнными глазами и маленьким ротиком с поднятыми вверх уголками, поэтому казалось, что она всегда улыбается.

Но в профессии пошла по стопам отца, а он у неё военным хирургом был. Выучилась, только с работой заминка произошла. Липочка влюбилась, вышла замуж и вместе с мужем в Китай уехала, чем очень отца огорчила. Тосковал он по своей Фифочке, иногда даже бубнить начинал: «Знал бы, что юный остолоп (так он своего зятя ласково именовал) Китай Петербургу предпочтёт, никогда бы своего родительского благословения на брак не дал». Но это Леонтий Филиппович внешне сердился, а в душе выбор зятя одобрял, и рад был, что у его дочери муж – не лизоблюд придворный, а истинный патриот своей Родины; жаль только, что его Фифочка так далеко, в Китай не наездишься.

Больше десяти лет прожила Филиппа Леонтьевна с мужем в Китае. Семь лет они по южным провинциям колесили, а когда на север перебрались – Лизонька родилась. Баба Фифа по этому поводу шутила, не могло её тело на чужбине плоды приносить, а как Родиной потянуло, душа сразу успокоилась и телу команду дала – рожай, можно, скоро домой.

Восемь лет, пока ребёнка не было, Липочка сложа руки не сидела – стала новую страну изучать: и язык, и быт, и культуру. Даже точечный массаж постигла. Увлеклась и философией. Муж на работе, хозяйство много времени не занимает, особенно в умелых руках: дар у неё к этому был (от деда Филиппа достался, вместе с именем по наследству перешёл). Помнила рассказ отца, что Филипп был единственным сыном вдовы из обедневшей дворянской семьи, но сам на ноги поднялся и большое состояние нажил: всё своим умом, точным расчётом, грамотностью, умением вести дела, с людьми ладить, разными нововведениями. И при этом никогда до обмана, жульничества не опускался и честь свою дворянскую ничем не запятнал.

Вот и Филиппа, когда с мужем в чужую страну приехала, стала присматриваться да приглядываться. Сразу язык учить начала, чтобы объясняться самостоятельно могла, и так хозяйство стала вести, что жалованья мужа не только хватало, да ещё оставалось. Он своей Липочке всегда говорил: «Не экономь, трать больше, деньги есть, не хватит – из дома пришлют». А Липочка своё: «У нас всё необходимое есть, даже с избытком, и мне надо чем-то заниматься. Дома сидеть да в потолок глядеть, с кумушками-болтушками новые фасоны платьев обсуждать или пересудами заниматься скучно и неинтересно. Так что позволь мне, милый друг, поступать так, как мне хочется, пока детей у нас нет». Муж своей Липочке во всём потакал, об одном лишь сокрушался, что арфа в Петербурге осталась. У Филиппы страсть была – игра на арфе. В детстве на маленькой играла, её-то, кроху, с собой и привезла, только мужу не сказала. Но по случаю малышку достала и играть начала. Мужа до слёз довела. Он на колени упал и стал Бога благодарить, что ему такую жену послал.

Через много лет Фифочка все свои премудрости и знания вместе с именем своей внучке передала.

Филиппа Андреевна бабушкину науку через всю свою жизнь пронесла, опорой она ей была и верно служила в трудных ситуациях.

Когда же с Машей телесная хворь приключилась, не говоря уже о душевной, Фи-Фи решила лечить внучку по трём направлениям:

– русской баней с берёзовым веником и травяными чаями, чтобы хворь из тела прогнать;

– китайскими сказками, чтобы ум в спокойное состояние привести;