Ничего не происходит. Открываю глаза.

— Ульяна! — возмущается родительница, явно выждав, пока я достану голову из песка, и подкопив за это время энергии. — Деньги — это вообще унизительно! — охает и ахает. — Как ты только додумалась?

— Ну что Ульяна?! Что Ульяна? — развожу травмированными руками. — Ну оно само как-то вырвалось. Твой доктор тоже виноват, стал меня попрекать, что я того... Мол, я вам того, а вы меня не этого. Я разозлилась, решила заплатить.

— Ох-х-х! У меня сейчас давление поднимется, такой приличный человек, кандидат медицинских наук, а ты ему деньги за того. Улечка, разве я тебя так воспитывала? — Хватается за голову мать, идёт к витрине с подсолнечным маслом.

Чуть оставляет ногу в сторону, чтобы не потерять равновесие, и одновременно интересуется у меня, какое именно нужно масло. В этот момент какой-то мужик с телегой, доверху гружёной бутылями питьевой воды, проезжает ей прямо по ноге.

Мама вскрикивает. А я в шоке прижимаю к лицу гипс.

— О господи! Нет, пожалуйста, нет, только не перелом! Больно? Мама, тебе больно?!

Она пытается прыгать на одной ноге, мужчина очень извиняется. Просит прощения, что отвлёкся, разговаривал по телефону и не заметил её ногу. Что-то хрустнуло! Я точно слышала, как что-то хрустнуло. Боюсь разреветься, но не хочу пугать маму.

Я прошу менять положение ноги, стараюсь оценить состояние, но я не врач! В возрасте переломы крайне опасны. Я очень люблю свою маму. За свой перелом так не волновалась. А тут сердце просто разрывается от ужаса. Плевать на всё! Нужен хороший доктор. И я знаю такого!

Звоню вначале в справочную службу, узнаю телефон травматологии. Затем набираю уже его. Мне надо знать, где Ткаченко сейчас: в частной клинике или в приёмном отделении.

— Травматология, — спокойно отвечает девушка.

— Добрый день, скажите, пожалуйста, — задыхаюсь, путаю слова, мама стонет, и мой голос приобретает истеричные оттенки, — доктор Ткаченко сейчас на приёме есть? Он сегодня работает?!

Услышав утвердительный ответ, называю свои имя и фамилию. Говорю, что у меня срочный случай! И бросаю трубку. Мужик вызывается нас подвезти. Я не могу помочь маме, он тащит её к машине, смотрит на меня и, наверное, думает, что у нас вся семья такая чокнутая. Но, честно говоря, мне всё равно.

До травматологии мы доезжаем за считаные минуты, мужик снова помогает. Но бросает нас у дверей, ибо в магазине у него остался ребёнок. Я очень боюсь за маму и сломя голову влетаю в отделение.

Внутри сегодня не так многолюдно. Ткаченко в белоснежном медицинском костюме стоит у регистратуры, опершись о стойку, ждёт.

Не соображу, как правильно выразиться. Задохнувшись, не могу сформулировать мысль. А он смотрит на меня совершенно спокойно. Я бы даже сказала — надменно. И не двигается.

— Удивлён вашим звонком. Как это называется, Ульяна Сергеевна? Экстренный случай? Петух клюнул в жо? Не с вашим активным образом жизни ссориться с травматологом.

В горле застревает слюна. Кашляю, подавившись.

— Но я давал клятву Гиппократа, поэтому, Ульяна Сергеевна, так уж и быть, — осматривает меня с ног до головы.

Подхожу к нему вплотную, снова кашляю, хватаюсь за халат. От удушения он спасти меня не пытается, ждёт, пока сама прочищу горло.

— Хотя что-то не пойму: что вы на этот раз повредили? Сломали мозг, придумывая, чем меня унизить? Обе ноги функционируют, последние пальцы вроде на месте. Положение перпендикулярное поверхности земли.

— Помогите мне! — Тащу его, схватив двумя пальчиками за белую ткань.

— Если там ваш раб Шурик, то я беру самоотвод. — Упирается доктор, идёт медленно и очень важно.

— Там моя мама!

Он смотрит мне в глаза, затем срывается с места. И, ни слова больше не говоря, выбегает на улицу, где Наталья Викторовна, вытянув ногу, сидит на бордюре. Возле неё собрались врачи сокрой помощи, оказавшейся поблизости, но Ткаченко всех расталкивает и, выкатив из-под навеса кресло-каталку, тут же становится профессионалом до мозга костей. Больше никаких шуток. Сейчас он врач с большой буквы. Люблю, когда он такой. В смысле не люблю, конечно, просто таким он не настолько сильно меня бесит.

— Шейка бедра?

— Нет, по ноге проехали тележкой в супермаркете, — морщится мама.

— Отлично!

— В смысле? — стонет громче, кривясь и хватаясь за сердце.

Я стою рядом. Поясняю для неё:

— Привыкай, мама, Константин Леонидович всегда так делает. Радуется, что травма не очень тяжёлая.

Он тут же разувает её, шевелит стопой, затем усаживает на кресло. Укатывает в отделение. Как могу спешу за ними.

Но Ткаченко, глядя мне прямо в глаза, грубо захлопывает перед моим носом дверь.