Но, к моему глубочайшему сожалению, он прекращает писать, откладывает ручку и скрещивает руки на груди.

— Вот это встреча! Что на этот раз? Я не виноват, клянусь, сидел в кабинете безвылазно.

— На этот раз вы ни при чём, я сама.

Мне помогает молодой учитель.

— А это кто? Смею надеяться, ваш личный раб?

— Чего? — возмущается оркестровик, сейчас как никогда остро напоминая Шурика из «Кавказской пленницы».

— Не обращайте внимания, Николай Иванович, у Константина Леонидовича своеобразное чувство юмора. Он думает, что всем смешно, но никому, кроме него самого, не весело.

— И тем не менее, — приподнимает и читает только что созданную в приёмном для меня карточку, — Ульяна Сергеевна, вы прибежали за помощью ко мне.

— Прибежала? — горько смеюсь. — Я не прибежала, Констатнтин Леонидович, как вы изволили выразиться, — кривлюсь от боли, отвечая в его же манере. — А примчалась к вам на карете скорой помощи.

— Странный какой-то доктор. — Садится рядом со мной на кушетку Николай, он же Шурик.

— Я об этом давно говорю, но мне никто не верит.

— Так! Пошутили — и хватит! Шурик — на выход! — Ух ты, значит, и вправду похож, раз Ткаченко тоже это заметил. — Ульяна Сергеевна, приказываю вам поместить травмированную ногу на возвышение так, чтобы вам было комфортно.

Подаёт мне валик, выставляя оркестровика из кабинета. Шурик возмущается, но не сильно.

— Зря вы так, хороший же парень.

— Хороший — это скучно, — рассуждает Ткаченко, разглядывая мою травму, а я думаю о том, тщательно ли побрила ноги сегодня утром, не видно ли волосков. — Холодный компресс прикладывали?

Мотаю головой.

— Не догадался ваш хороший, что везти вас в карете надо было с ледяным пакетом горошка, примотанным к ноге. Плохо. Это нужно для того, чтобы уменьшить отёк при вывихе голеностопа.

— У меня вывих?

— Я очень на это надеюсь. — Немного покрутив ступню. — Скорей всего. Поднимите-ка юбку повыше.

Звучит эротично. Хотя не должно.

Вроде бы понятно, что врачу нужно всё осмотреть, но мне хоть и больно, но как-то неловко. Я испытываю неудобство, несмотря на то что это совсем не в тему, он же доктор.

Прикасаясь, Ткаченко начинает объяснять, что будет дальше, и как бы невзначай кладёт свою сильную крепкую ладонь на мою здоровую щиколотку.

Сердце само собой ускоряется. Покалывает кожу.

Доктор Ткаченко прав, в такой позе травмированная нога, действительно, болит меньше. От его поглаживаний по здоровой конечности жжёт кожу. Ёрзаю, пытаясь сделать так, чтобы он убрал руку с моей ноги.

А он просто объясняет и при этом смотрит прямо в глаза. Мне кажется, это нарушение врачебной этики. Какое-то не совсем правильное взаимодействие врача с пациентом. Во всём виновата Майка со своей пиар-акцией доктора Ткаченко. Пусть он уже и не той свежести, что она помнит, но на меня впечатление, кажется, произвёл.

— Я надеюсь, что это всего лишь вывих, — повторяется. — Мы проведём диагностику, включающую в себя обязательную рентгенографию. Сделаем в двух проекциях, чтобы исключить перелом. Скажите спасибо, что, судя по всему, не требуется вправление вывиха, а то в таких случаях рентген обычно делают два раза: до и после.

— Да уж, спасибо. Скажите, я не умру, доктор? — задаю я риторический вопрос.

— Надеюсь, что нет.

В кабинет входит юная красавица.

— Леночка, помогите, пожалуйста, Ульяне Сергеевне, добраться до рентгенкабинета. Прикатите ей кресло.

Нахмурившись, пытаюсь сопротивляться. Доктор встаёт с насиженного места.

— А можно как-нибудь так, чтобы я не ощущала всю пустоту и ничтожность собственной жизни? Может, я дойду ногами? Можно без кресла?

И снова мы смотрим друг на друга. В упор.

— У меня слишком много пациентов, Ульяна Сергеевна, чтобы я ждал, пока вы ползком доберетесь до второго этажа и потом соскользнёте обратно.

Теперь я смотрю на него волком.

— А чем займётесь вы? — Усаживаюсь в кресло, кряхтя и возмущаясь.

Сам бы поехал в нём.

— А я пока сделаю вот так. — Берёт мои туфли и выбрасывает в урну, обтянутую большим синим пластиковым пакетом.

— Вы что? Достаньте сейчас же! Как вы посмели? В чём я пойду? Вы вообще, что ли?

Но Леночка меня уже разворачивает и везёт к двери. Запрокидываю голову и смотрю на неё снизу вверх. Она же рулит креслом не глядя, обернувшись и улыбаясь красавчику доктору. Ещё не хватало врезаться.

На дорогах надо быть внимательной.

— Леночка, — обращаюсь я к ней, — а вы в курсе, что на второй работе, в клинике поприличнее, он часами накладывает гипс в отдельной, закрытой комнате с такой же, как вы, молодой красавицей?