Теперь, когда это произошло, я в ужасе. Не от него. От того, на что я готова ради него.

Истон засовывает большой палец мне в рот, и я высовываю язык. Он нежно проводит им по порезу, и я всхлипываю.

— Попроси прощенья.

Я моргаю, услышав его команду. Прощенья? Прощенья за то, что прошлой ночью заставила его ревновать? За то, что ушла с мужчиной, которому собиралась позволить трахнуть себя? За то, что я поставила себя в такое положение, что меня могли изнасиловать несколько мужчин и бросить гнить в канаве? Нет.

Может, я была пьяна и навеселе, но мой разум был чист и ясен. К черту Сина, его враньё и его лживую задницу. Подняв подбородок, я прищуриваюсь, глядя на него.

— Нет.

Я ожидаю, что он рассердится, но вместо этого Син одаривает меня потрясающей улыбкой. Улыбкой, демонстрирующей его ослепительно белые зубы. Затем Син наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Посмотрим.

Син хватает меня за руку и тянет на кухню. Ахнув, я резко останавливаюсь, увидев сидящего в кресле Маркуса. Его запястья привязаны к подлокотникам. Лодыжки — к передним ножкам кресла. Позади него стоят Джейс и Корбин. На его белой футболке вертикальный разрез, вокруг него пятно крови.

— Какого хрена, Син? — огрызается Маркус, увидев нас.

— Давай, скажи ему, — Син делает жест в сторону Маркуса.

Я отступаю назад, но Син хватает меня за руку, тянет вперед и встает позади меня, а я оказываюсь прямо перед креслом Маркуса, уставившись на него сверху вниз.

— Скажи ему, маленький демон, — говорит Син, убирая мои спутанные волосы, которые в какой-то момент выпали из хвоста, с моей груди на спину.

— Выпусти меня из этого кресла, — кричит Маркус. — Прямо сейчас, Элли. Вытащи меня к чертовой матери из…

— Хватит, — рявкает на него Син. — Дай женщине сказать.

Син обхватывает меня сзади рукой за шею, заставляя поднять глаза.

— Кому ты принадлежишь?

— Тебе, — шепчу я, не в силах это отрицать.

— Кто тебя трахает? — продолжает Син.

Я сглатываю комок в горле.

— Ты.

Син сдергивает одеяло с моих плеч, и я стою перед ними обнаженная. Он опускает свободную руку на внутреннюю сторону моего бедра, и, когда его пальцы пробегают по поставленному им клейму, у меня перехватывает дыхание.

— И кто владеет тобой?

— Ты… — с придыханием говорю я. — Ты владеешь.

— Вы, ребята, меня подставили! — кричит Маркус, от чего я вздрагиваю. — Вы больные ублюдки.

Кресло дребезжит, когда он дергает за связывающую его веревку.

— Отпустите меня.

— Нет, пока моя девочка не попросит у меня прощения.

Опять это проклятое слово.

— Я уже сказала тебе, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Я не буду.

Он шепчет мне на ухо:

— Будешь.

Син толкает меня к Джейсу, который, как я не заметила, переместился и встал справа от меня. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он разворачивает меня, прижимая мои бедра к краю большого острова. Ему удается просунуть свою руку между обеими моими, удерживая их за моей спиной. В то время как его другая рука закрывает мне рот.

— Корбин, — кивает своему другу Син.

Тот берет цепь и протягивает ее Сину. Син берет со стойки небольшой переносной синий баллон, и я начинаю биться об остров и Джейса, понимая, что это такое. Син включает паяльную лампу и начинает нагревать небольшой участок цепи, который Корбин держит между кулаками.

— Какого хуя, мужик? — кричит Маркус.

Как только Сина все устраивает, он снова кивает Корбину. Тот возвращается на свое место позади Маркуса, который пытается наблюдать за ним, оглядываясь через плечо.

— Открывай шире, — приказывает Син, и Корбин опускает раскаленную цепь на голову Маркуса и разжимает ему рот, успешно помещая ее между зубами.

Я начинаю плакать, кричать, просить прощения, но никто не слышит. Из-за криков Маркуса и закрывающей мне рот руки Джейса ничего не слышно.

Син подходит к столу и берет стул. Он поднимает его и ставит перед Маркусом задом наперед. Он садится верхом на сиденье и кладет руки на спинку стула.

— Ты трогал мою девочку, и это недопустимо.

Маркус все еще корчится в кресле, из уголка его рта уже течет слюна.

Син подносит паяльную лампу к свисающей с подлокотника правой руке Маркуса.

Я кричу в ладонь Джейса, чтобы меня простили, но никто не слышит, так как она все еще закрывает мне рот. Маркус сплевывает через цепь. От запаха горелой плоти у меня начинается рвотный рефлекс.

Син убирает паяльную лампу, и Маркус опускается в кресло, его джинсы темнеют, так как он обмочился. Син осматривает его рот.

— Сломал пару зубов, кусая этот металл, да? Вот сучка.