— Значит так, вы люди взрослые, жизнью битые, существующее положение в империи вас устраивает? — Павел вопросительно оглядел закрутивших головами в недоумении купцов, не понимающих, чего от них хочет батюшка император. Но на всякий случай согласные на многое. Павел Петрович пояснил. — Вот вы для своих крепостных в своих вотчинах царь и бог, хотите, продадите, хотите, живота лишите или с семьёй при продаже разлучите, так?!

— Так испокон веку так заведено было, — выступил вперёд самый смелый, — то же холопы, без хозяйской руки и пригляда в скотство впадут!

— Вы сейчас у меня тут под приглядом все в скотство впадете и не выпадете оттуда! Дармоеды и паразиты! — Несмотря на послезнание императору иной раз не удавалось совладать с неконтролируемыми вспышками гнева. — Для меня, как самодержца, разницы между вами и крестьянами нет никакой! А ну как я вас сейчас продам в туретчину, али живота лишу?! Что притихли, в своем праве буду!

— Так мы завсегда о благополучии холопов печемся, ваше величество! — Решил смягчить гнев Павла Петровича один из высокородных подследственных. — В том ведь и наша выгода прямая, коли мужик сыт и при работе, то и нам прибыль!

— А вот и проверим, — спокойно сказал остывший император. — для того вы под следствием, сейчас всё вызнают в ваших имениях и с той же мерой, коей мерили, вам навалят. Это помимо кары за хулу на матушку мою и других царственных особ…

Почувствовавшие, что дело пахнет жаренным — собранные лучшие люди империи повалились в ноги государю-императору прося милости, резвей даже, чем крестьяне перед барином и тучность многих не стала помехой.

— Хотите милости, будет! — Согласился император. — В ответ на проявленную вами. Посидите пока, вас будет навещать Александр Семёнович Макаров, обсудит с вами экономическую целесообразность труда рабского крепостных крестьян и работы вольных землепашцев. Как придете к соглашению, каким образом дадите вольную своим крепостным и стратегию дальнейшего сотрудничества на взаимовыгодной основе с крестьянами, так и решим вопрос с вызволением вас из под стражи и снятием обвинений. А пути у вас, господа, только два: добровольное сотрудничество на благо отчизны и народов, её населяющих, либо лишитесь земель и крепостных. Думаю и живота так же, мне с упертыми и затаившими планы мести ретроградами не по пути. Засим извольте откланяться, приятного и продуктивного вам времяпровождения. А я с Александром Васильевичем отправляюсь в вояж по Брянщине, там у графа Апраксина и княгини Голициной крестьяне соизволили взбунтоваться. Никак от чрезмерной заботы о их благополучии со стороны владельцев…

На утреннем обходе Толян одобрительно оглядел рубцующийся шов и обрадовал Егора: «Ну всё, чо тебе место занимать, ближе к обеду Мария Сергеевна тебе ещё раз жопку продырявит, антибиотик поставит и домой можешь собираться. Только без фанатизма там, чтоб швы не разошлись и с тебя бутылка! Две!» Егор не спорил: «Да хоть три, спасибо вам, врачи-убийцы в белых халатах!» Хирург в долгу не остался: «Поюмори ещё тут, клизму назначим и неделю постельного режима!»

После ухода врачей подтащил стул к окну, продышал в заиндевевшем стекле круглое оконце в большой мир и уронив голову на руки — наблюдал за площадью и стоящим напротив учебным центром. Вспомнил написанное в детстве четверостишие, в инфекционном отделении:

Настроение было гаже чем тогда, когда остался без мамки впервые — хотелось надраться, врубить погромче что-нибудь тоскливо-депрессивное и подвывать в унисон. В меру возможностей, учитывая отсутствие голоса и слуха — желательно без свидетелей. Вспоминал разговор с приехавшим вчера братом и непроизвольно краснели уши и суицидальные мысли накатывали по новой…

— Здорова, герой хуев, — без всякого уважения к статусу пациента поздоровался Серёга, поудобней устраиваясь на нещадно заскрипевшем стуле, — мне вот только не надо сейчас затирать о своем беспримерном подвиге, как ты случайно заметил двух подозрительных типов, отирающихся у забора. Ночью он заметил, как же! Да ты в компьютер уткнешься, ни рассвета, ни заката не замечаешь, не говоря уж о том, чтоб рассмотреть что-то за оградой! Там и освещения нет, что ты там разглядывать мог?

— Вот ты как был ментом, Серёга, так им и остался, никакого доверия к людям! — Обиделся Егор. — А меня чуть не убили!

— Вот если бы убили, я пиздец как горевал, — утешил его брат, — а раз живой, давай колись. Мне картину преступления составить надо, с убиенными тобой все выяснили. Один из них сын бывшего старосты, которого нашими стараниями на каторгу отправили, второй его дружок собутыльник. Тут вопросов нет, картина логичная, мотивы и побуждения ясны, обычная месть. Мне вот непонятно, как ты за километр от Известкового оказался, здесь вот прямо все не сходиться, — участковый пытливо посмотрел на Егора. — мне только не ври, я ведь тебя как облупленного знаю. Вот если бы ты в соседнюю деревню ночью поперся мак с чужих огородов дергать, не усомнился ничуть. А следить за кем-то, да ещё километр за ними красться — пиздежом попахивает.

— Людям свойственно меняться! — Запальчиво возразил Егор и сам поморщился, так это фальшиво прозвучало. — Ну вот чо тебе надо, Серёга, всё же хорошо кончилось!

— Очень замечательно! — Не удержался брат. — Двоих на погост свезли, третий на больничном, чудом жив остался. А, я же вчера ещё третью привез, имя Ульяна тебе о чем-нибудь говорит? Моя интуиция в мегафон кричит. что без неё в этом деле не обошлось…

— Как привез, я же её не трогал даже… — Растерялся Егор. — Что с ней!?