Его величество, самодержец всероссийский — пожаловал дворянство Губину Михаилу Павловичу, за вклад в деле развития мануфактур и заводов. В этом же указе даровал право именоваться купцом первой гильдии некой уральской мещанке, Антоновой Галие Миндибаевне — и тут общественность как прорвало. Пользуясь иллюзией свободы слова — всяк норовил высказать свое ценное мнение по этому поводу.

Высказывались все, а в Шлиссельбург свезли всего около двадцати человек, зато как на подбор — влиятельных и богатых людей империи, с обширными землями во владении и большим количеством крепостных. Следствие вменило этим не последним в Российской Империи людям не много, ни мало — а хулу на нескольких императриц сразу.

— Не может, значит, баба быть купцом первой гильдии, так вы изъяснялись в публичной беседе? — Вежливо допытывался дознаватель у истекающих потом подследственных, под аккомпанемент скрипа гусиного пера секретаря и истошные вопли армейских интендантов, с которыми в отличие от сановников не так церемонились. — Четыре российских императрицы смотрят на вас с того света как на говно, уважаемый! А если взять ещё иноземных правительниц, то светит вам совсем другая статья, помимо поклепа на царственных особ…

Не успела общественность возмутиться такому императорскому произволу, как столицу облетела новость о жестоком убийстве двух молодых польских дворян, братьев Адама и Константина Чарторыйских. Преступление было воистину зверским — поляки были донага раздеты и забиты насмерть кистенями до неузнаваемости на ночной улице Санкт-Петербурга. Император был в бешенстве и гнал всех просителей за заключенных в Шлиссельбурге в шею: «В столице порядка нет, тати бесчинствуют, а вы за смутьянов хлопочете?! Следствие разберётся, прочь!»

После этого трагического случая на улицах ввели усиленные патрули военных и полиции, изрядно прошерстив места дислокации уголовного элемента, а император заявил о намерение реорганизовать как полицейскую службу, так и ветвь исполнительной власти в целом. «Конституцию просите?! Будет вам конституция, с самоуправлением, разделением власти на законодательную, исполнительную и судебную, с всеобщим равенством перед законом!» — Мстительно накручивал себя Павел Петрович: «Потом не жалуйтесь, впрочем, письма из Сибири писать не запрещу…»

Губина, готовившего большой караван к отправке на Урал в конце февраля — инструктировал: «Две недели тебе на пребывание там, три если что непредвиденное! За это время пусть рассмотрят список вопросов, кои передам и отпишут. И без компьютера не возвращайся, с движителем для него! Почти все привезенное прочли, пусть шлют ещё и обязательно — привези одного-двух потомков. Хоть самых негодных пускай выделят. Ибо в некоторых вопросах, кои для них привычны и банальны — уразуметь суть не в силах. С тобой отправится Александр Васильевич, несколько тысяч отставных солдат и коим срок службы выходит — с ним едут, на поселение и освоение того края и в помощь. Так же крестьяне с вами отправляются. Добро на золотодобычу даю, и казне прибыль и потомкам вспомоществование в их задумках!»

— Ваше величество! — Пользуясь оказией попросил купец. — Пришла весточка от них, смогли наладить производство сахара, чертежи заводов подготовили для передачи. Пишут, что наиболее рентабельное производство и выращивание сей свеклы в южных областях нашей страны, там же и надлежит ставить заводы.

— Пай небось просят или деньги, за передачу семян и секреты изготовления? — Прищурился император. — Али ещё чего?

— Никак нет, ваше величество! То есть да! — Запутался сам и ввел в заблуждение Павла Петровича теперь уже дворянин Губин и стал разъяснять. — За секреты сахара и семена ничего не желают, просят соизволения поставить на реке Большая Сатка, что на равном удалении от Златоустовского и Троице-Саткинского завода, нового производства. Для выработки электричества и присадок, зело нужных для выплавки качественной стали! И просят прислать каменщиков годных, за свой кошт и оплату.

— Вот так вот, Михаил Павлович, за свой кошт каменщиков! И новое производство! — Назидательно сказал император. — А денег не просят?!

— Не просят, — смутился Губин, — хотя по всем подсчетам уже должны в бедственное положения войти. Может сахаром расторговались? Я уж без просьб приготовил им средства, повезу. — Тут Михаил Павлович оконфузился ещё больше и предположил. — Никак они сами на золотодобычу нацелились?! Просил же их погодить…

— Пусть добывают! — Энергично дал разрешение Павел Петрович. — Для того и людей к ним направляем, золото нам сейчас ой как пригодится…

Побывал император и в Шлиссельбурге, где провел короткую, но содержательную встречу с растерявшими былой лоск узниками совести.

— Рты закрыли! — Скомандовал Павел Петрович оживившимся и загомонившим заключенным. — Горько мне и стыдно на вас смотреть, такие люди и злобно оклеветали покойных императриц! Я уж подумываю о ужесточении наказаний за различные виды преступлений, вот ваш пример другим наукой станет, если не договоримся…

— Договоримся, ваше величество! Мы завсегда готовы! — Несмело зашумели воспрянувшие духом политзаключенные.