Именно сказочность восприятия автора, как художника, превращало для него суровые девяностые в самую настоящую Сказку, которая происходила на подмостках его жизни.
Глава 1
Шли годы. Друг за другом, как медленные лани.
После того, как Эхион разменял родовое гнездо в Дельфах на две квартиры, на Первом и Третьем участках, сам Пенфей обосновался на Первом участке, а его мать Агава – на Третьем.
Когда Банан дал Пенфею прочитать «Кассандру», тот пригласил его спуститься на квадраты Агавы и лишь там критически заметил:
– Если бы ты и в жизни был таким же умным, как в своей книге, тебе б цены не было. Задним умом и дурак богат. А в жизни нужно соображать налету!
– Так я и пытаюсь стать умным «методом от противного», – возразил Банан. – От того, каким противным я был.
– И меня ты сделал тут каким-то монстром! Мне, конечно, приятно, что я тут такой крутой…
– Я просто сжал тебя там до пары дней.
– Ну, так-то, да, – задумчиво заметил Пенфей, перелистывая тетрадку. – Всё, вроде бы, верно. Так-то оно и было. На самом деле.
– Но, думаю, дальше ты станешь ещё круче! Мне придется ещё сильнее тебя сжимать – в объятьях крепких фраз.
– Так ты что, и дальше писать собрался?
– Ну, да. Другой-то работы у меня нет. Да и не вижу я уже смысла работать на берегу.
– Ну, так-то, да. На судне тебя и покормят. И жилье и робу дадут. Да и на работу далеко ходить не надо. Проснулся и – полетел! А если ещё и денег в конце рейса отвалят, то вообще красота!
– А в рейсе-то делать нечего, вот я и перепросматриваю своё недавнее прошлое, как на замедленной перемотке. Гоняя его туда-сюда. И наблюдаю кто, где и как пытался меня кинуть. Так что всё, что ты мне сейчас скажешь, может быть использовано против тебя! Я серьезно!
– Да, ну тебя, – отмахнулся тот.
– Так я уже сейчас запоминаю эту сценку чтобы в рейсе описать её во всех деталях, – усмехнулся над ним Банан. – Поэтому у нас тут не просто общение, а театр на дому. Так что приосанься и перестань уже ковырять в носу, – ударил он его по руке.
– Да тише ты, палец мне сломаешь!
– Никакого уважения! Раньше вообще боялись литераторов. Они ходили за всеми с блокнотиками и что-то там царапали. А в выходные в газете выходил фельетон с реальными героями их наблюдений. Так что литераторов просто шарахались и никуда в общество не впускали. Чтобы те не высмеивали их недостатки.
– Так вот ты чем тут занимаешься! – разозлился Пенфей, выстреливая мизинцем в стенку. – Вынюхиваешь? Компромат на меня собираешь? А ну, вали отсюда!
– Что-о? – оторопел Банан.
– Да, ладно, шучу я. Высмеивать недостатки – это хорошо. Я и сам этим постоянно занимаюсь. Только не словом, а – делом. Ещё и навариваясь на этом. А не жду, пока мне заплатят за статейку.
– Только я высмеиваю не только чужие, но, заодно, и свои недостатки. Ведь именно они и послужили источником моих слабостей, которыми лишь воспользовались те, кто пытался меня кинуть. Чтобы больше уже не наступать на эти «грабли».
– Если бы я стал свою жизнь описывать, то, наверное, вообще бестселлер вышел бы!
– Так в чем же дело, ручку дать?
– Но я, наверное, не смогу писать. Потому что я сразу же вижу всю ситуацию целиком и тут же делаю нужные выводы, а не через полгода в море.
– Я пока живу на берегу, тоже так думаю. И только потом, когда перепросматриваю в рейсе ситуации, мне постепенно открываются всё новые и новые их стороны, которых я не замечал только потому, что был так увлечён текущим моментом, что многое упускал. Из-за того, что меня это в тот момент не интересовало.
– Ну, что ж, учиться никогда не поздно. Может, что-нибудь из тебя в конце концов и выйдет толкового. А не только глупая писанина.
Глава 2
Жизнь – это пошлая сальная шутка над мечтой.
Один в поле не робот. Лишь среди других биомашин ощущаешь себя среди гигантского комплекса взаимообслуживания.
Подчиненные внутренней диктатуре потребностей, подхлестываемые невозможностью их удовлетворения и поощряемые подачками со стороны всё время окружающей действительности, люди загружают в свои мозги программу удовлетворения биомашины организма и, зацикливаясь на её исполнении, замыкают на ней своё саморазвитие. Они поклоняются двум богам – любви и дружбе. Но второму – как-то с оглядкой. Постепенно понимая, что у друзей есть только два слова: «дай» и «займи». Остается только один – любовь. Это дружба без отдачи. Халява. Настоящий рай!
Обладая абсолютным познанием мира, Ганеша не понимал только одного: что он здесь делает, среди этих биороботов? Что он должен постигнуть? Найти какой-то ключ, разгадку. Решить эту головоломку и перейти на следующий этап: туда, не зная куда.
Но на этой планете необходимо было не дать этой биосистеме подмять тебя под себя и сделать её составной: таким же биороботом, в которого требовало от него превратиться, и с каждым годом всё настойчивей, его орущее, жрущее, пьющее тело. Мяса! Мяса! Мяса! Тело жаждало «вина, хлеба и зрелищ!» А его внутренний раскол на мирского Банана (я-для-других), философа Аполлона (сверх-я) и ангелоидного Ганешу (я-для-себя) находило смешным и никчемным. И эти их нередкие споры немало его озадачивали.