Шрифт:
Гриша пронизывающе прищуривается.
— А что… я должен был подумать… когда мне… открывает дверь полуголый мужик?! — его язык немного заплетался. Речь несвязная, и было бы даже немного смешно. Но его взгляд вполне серьёзный, и можно понять, что в Котове кипит злость.
— Ну жарко же! Кондиционера в квартире нет! Даже у меня была мысль раздеться…
— Что?! — вновь рычит он, впившись в меня бешеным взглядом.
Очнувшись, я убираю от него свои руки и в возмущении толкаю в грудь.
— И вообще, что ты здесь делаешь!? Зачем пришёл?!
Стою оправдываюсь, а с какой стати?!
— К тебе… пришёл… — сразу стихает Гриша, будто и сам только вспомнил, зачем здесь.
Но, вдохнув носом поглубже, я вдруг понимаю, что пахнет горелым, а по квартире стремительно распространяется чад.
— Трындец! — выкрикиваю и несусь на кухню. Закашливаясь, выключаю быстро плиту. На сковороде лежат черные угольки. Да что ж такое! Быстро открываю окна…
Меня внезапно хватают за талию и закидывают на плечо. Махом выносят с кухни. Пьяный, но с ориентацией всё в порядке.
Ставит меня на пол в комнате и обнимает. Сжимает так, что мне больно.
— Гриша… я сейчас задохнусь! — еле выдавливаю из себя и пытаюсь высвободиться. Котов немного ослабевает хватку, дав вдохнуть полной грудью. Но обнимать, уткнувшись мне в шею, не перестаёт. — Что случилось? — спрашиваю уже тихо, гладя его по спине.
Он поднимается, обхватывает моё лицо ладонями и прислоняется ко мне лбом. Зажмуривается.
— Ты случилась, — нежный поцелуй в губы и снова слова, бьющие токовыми разрядами в грудь. — Не могу без тебя… Устал.
Всхлипнув, обхватываю его руки на своих щеках и быстро киваю.
— Тоже не могу… Гриш, — хватаюсь за шею и целую. Глубоко со всей болью и неожиданным облегчением. Со всей страстью. В закрытых глазах скапливаются слёзы, выгоняю их, тоже сильно зажмурившись. — Люблю тебя…
Гриша подхватывает меня под ягодицы и садится со мной на диван. Сжимает лихорадочно. Целует по-больному. Морщится…
— Малышка моя… Тоже люблю… Пиздец, как люблю…
Смеюсь сквозь слёзы и снова погружаюсь в поцелуй. Если с матом, значит, действительно сильно. Семь лет назад он только так и признавался.
Только так. Потому что чувства на пределе, на самой вершине. На краю возможного.
И… он же вспомнит это завтра, протрезвев?!
Глава 18
Вы, наверное, думаете, что после признаний у нас был страстный секс?! Мы оба сгорали от любви и страсти?! Ха-ха! После поцелуев и объятий мы сидели обнявшись. И Гриша уснул… Он просто уснул! Я уложила его на диван (он был не расправлен), сняла с него брюки и рубашку. Отчего с меня сошло семь потов. Он же тяжёлый, как бык! После сходила в душ и легла рядом, обняв его рукой и ногой. Внутри сидел небольшой страх, что на утро он не вспомнит ничего…
Но я успокаивала себя тем, что его взгляд хоть и был пьяным, но в то же время он был и осознанным.
В голове крутились ещё миллион мыслей. И что теперь?! Он всё так же женат! Наши проблемы никуда не испарились.
Но я плюнула на всё, прижалась к любимой горячей груди и уснула…
***
— М-м-м… — сквозь сон слышу стоны рядом с ухом и чувствую шевеления под собой.
Резко открываю глаза и прохожусь взглядом вверх, а затем вниз. Я полностью лежу на Грише, обхватив его, как коала дерево. Поднимаю голову и вижу, как он пытается проморгаться и морщится.
— Доброе утро… — мурлычу я, потеревшись носом о его грудь.
— Сколько я вчера выпил? — тихо и хрипло стонет он, вызывая мою сочувственную улыбку.
— Похоже, до хрена.
Гриша резко выдыхает, скинув одну руку с дивана.
— Блять… Как мне плохо…
И я понимаю и очень даже сочувствую ему, но в голове вспыхивают иные мысли. Более значимые и волнующие.
— Ты хоть помнишь, что вчера было? — осторожно спрашиваю его, и сердце замирает в ожидании, а взгляд, как следователь, ищет малейшую зацепку на его лице, чтобы раскрыть это похмельное «дело».
Какое-то время он молчит, хмурится, жестоко убивая одну мою нервную клеточку за другой.
— А что вчера было? — наконец выдаёт он, но вырвав из меня этим тихий писк. — И что я у тебя делаю?
Пипец!
— Ты что, ничего не помнишь?! — вскрикиваю я и резко дрыгаю ногами, в попытке слезть с него.
Гриша тут же стискивает мою тушку двумя руками и, морщась, тихо смеётся.
— Помню-помню, не вопи.
— И что ты помнишь? — подозрительно щурюсь я.
— Ну, как дал в морду этому придурку… — изображает усердный мыслительный процесс.