Для меня весенние бои закончились несколькими победами. 29 апреля одержал десятую. Защищая в Мотовском заливе морских охотников, - они доставляли боезапас десанту - на лобовой атаке реактивными снарядами развалил на куски "Мессершмитт-110". Мой заместитель старший лейтенант Дмитрий Амосов сбил второго "мессера", остальные самолеты противника перешли на бреющий полет и позорно бежали.

В эти дни у фашистов появился камуфлированный истребитель "Мессершмитт-109". Полосатый "мессер" и его ведомый всегда держались с превышением над "этажеркой" дерущихся истребителей. В групповых боях эта пара никогда не участвовала. "Полосатый" нападал только на зазевавшихся и оторвавшихся от строя летчиков.

Мы стали гоняться за ним, однако поймать его оказалось делом нелегким: фашистский ас избегал встреч.

В ночь на Первое мая наш аэродром утонул в снежной буре. Убаюканные воем ветра, мы крепко спали в землянке, вырытой на границе аэродрома, у подножия западных сопок. Спали сном здоровой молодости.

Часа в три ночи тишину нарушил громкий голос:

– Хватит ночевать! Спасайся кто может! Идем ко дну!..

– Что случилось? Тревога?!

– Нет, тонем, братцы! - крикнул наш кубанский казак Леонид Мозеров.

– Точно, братья, тонем! - подтвердил Орлов.

– Дневальный! - прокричал я со своего "второго этажа". - Включите свет!..

– Товарищ командир, света нет!

– Как нет?!

– Выключился!

В ход пошли карманные электрические фонари. Их лучи пятнами заблестели на темной поверхности неизвестно откуда взявшейся воды.

Вода заметно прибывала, затопляя землянку.

Мы прыгали в обжигающую холодом воду, на поверхности которой плавали унты, одежда и разные вещи, и, как суслики из залитой норы, мокрые, босые, в одном нижнем белье, выскакивали на заснеженный аэродром.

Ночь встретила крепким морозом и луной. Бледный свет ее падал с высоты.

Около тридцати босых, полураздетых людей отплясывали невообразимый танец. Наверное, со стороны нас можно было принять за сумасшедших или сектантов, достигших в своем бдении наивысшего экстаза. Картина для боевого аэродрома редкостная.

По тревоге приехал Сафонов, с ним врач и медицинские работники. Недалеко находился большой самолетный ящик, приспособленный техниками под мастерскую. Нас - туда. Растопили печку, и ящик наполнился теплом. Все переоделись в сухое белье. Расставили двухэтажные кровати. Сафонов освободил эскадрилью от боевого дежурства. До завтрака было еще долго, и я дал команду "добрать" еще минуточек сто двадцать.

Пока спали, пожарные машины выкачивали воду из землянки: в нее прорвались талые воды. "Пробоину" заделали, но жить в землянке из-за сырости оказалось невозможно. Нашим домом стал самолетный ящик.

Разбудили нас знакомые звуки: ухали зенитки.

– Тревога!

Летчиков словно ветром сдуло с кроватей. Одеваясь на ходу, мы выскакивали из ящика. В небе плыли высокие облака. В их просветах рвалась шрапнель, пятная голубизну черными хлопьями.

Едва успел последний летчик покинуть ящик, как на наши головы с нарастающим свистом посыпались бомбы. Мы как стояли, так тут же и упали, плотно прижавшись к снегу.

Над головой свистели промороженные куски земли, осколки бомб и гранита. А потом снова тишина, приятная, радостная.

– Ну как, братцы, целы? - поднимая голову, спросил я.

– Как будто целы, - ответил за всех Павел Орлов и, смеясь, сказал: - А знаете, почему фашисты бомбили нас?

– Нет, не знаем.

– Казак демаскировал...

– Казак?.. Мозеров?

– Он самый...

– Почему?

– Снег чистый, белый, а казак лежит на нем черный... Заметили его фашисты и сбросили бомбы.

Ожидая взрыва бомб с замедленным действием, мы еще несколько минут лежали на снегу, перебрасываясь шутками. Потом поднялись. Осмотрели воронки. Они зияли темными, вдавленными пятнами, с краями, засоренными осколками гранита и торфа.

От бомбежки пострадал наш "дом" - самолетный ящик. Две "сотки", одна с недолетом, вторая с перелетом, разорвались рядом. Их осколки не оставили живого места в стенках ящика. Плохо пришлось бы тому, кто остался в коробке.

Фашистские летчики, используя облака, приготовили "сюрприз" в надежде омрачить наш праздник. Но из этого у них ничего не получилось.

Настоящий праздничный сюрприз мы получили. Его нам сделали наши родные земляки, дорогие москвичи, приславшие подарки.

Каждый получил посылку. В посылке были конфеты, шоколад, носовые платки, письма. Много писем, проникнутых теплотой, заботой, любовью к нам, фронтовикам.

...Очнулся я от холода и мучительной боли во всем теле. Попытался открыть глаза, но ничего не увидел. "Неужели ослеп?" - мелькнула тревожная мысль, и рука невольно потянулась к лицу, чтобы протереть глаза.