В Нокнари я не бывал с того самого лета. Меня отправили в школу-интернат спустя несколько недель после несостоявшегося отъезда Джейми, но не в ту же самую школу, а в Уилтшир – чтобы услать меня еще дальше, у родителей просто не хватило денег. Когда я на Рождество приезжал домой, то жили мы в Лейкслипе, то есть по другую сторону от Дублина. Как только мы съехали на двухполосную дорогу, Кэсси вытащила карту и, ориентируясь по ней, повела нас по разбитым, в колдобинах, проселкам, где разросшиеся кусты царапали стекла.

Мне, что неудивительно, всегда хотелось вспомнить, что произошло тогда в лесу. Те немногие, кто помнит про исчезновение в Нокнари, не раз предлагали мне пройти сеанс гипноза, однако меня от этой идеи почему-то воротит. Я вообще с недоверием отношусь ко всяким примочкам в духе нью-эйдж, само явление, насколько я могу судить с безопасного расстояния, вполне имеет право на существование, а вот связанные с ним люди меня смущают. Такие обычно отлавливают тебя на вечеринках и втолковывают, как пришли к выводу, что они – победители и заслуживают счастья. Я боюсь, что гипноз сделает меня кайфанутым просветленным придурком наподобие семнадцатилетнего сопляка, открывшего для себя Керуака, и я начну проповедовать пьянчужкам в пабах.

Археологические раскопки в Нокнари проходили на пологом откосе возле холма. На обнаженной, развороченной почве темнели непостижимые археологические письмена – траншеи, ямы, огромные муравейники земли, жилые вагончики, разбросанные обломки каменной стены, все это складывалось в безумный лабиринт, сюрреалистический, постапокалиптический. С одной стороны с лабиринтом соседствовала рощица, а с другой возвышалась стена, которую венчали аккуратные зубцы. Стена тянулась от деревьев до дороги. На самой высокой точке склона, неподалеку от стены, копошились криминалисты, от всех остальных их отделяла сине-белая лента, отчего зрелище походило на сцену из детективного фильма. Скорее всего, я знал каждого из этих криминалистов, но ситуация – их белые комбинезоны, ловкие руки в перчатках, безымянные бережные инструменты – превращала людей в зловещих незнакомцев, агентов вездесущего ЦРУ. Лишь два объекта выглядели открыточно надежно и успокаивали взгляд – низенький беленый фермерский дом возле дороги, перед которым растянулась черно-белая пастушья собака, да каменная башня, увитая плющом с листвой, на ветру походившей на подернутую рябью воду. За дальним концом поля темнела полоса реки, посверкивающая солнечными бликами.

Как раз на этой территории когда-то, двадцать лет назад, рос лес. Полоска деревьев – все, что от него осталось. Сам я жил прежде в одном из домов за стеной.

Такого я не ожидал. Ирландские новости я не смотрю, для меня они представляют собой однородный, вызывающий головную боль поток неотличимых один от другого политиков с глазами социопатов, которые издают бессмысленную белиберду вроде той, что получается, если в ускоренном темпе прокручивать запись. Я предпочитаю зарубежные новости – расстояние упрощает достаточно, чтобы появилось успокаивающее заблуждение, будто лица на экране совсем разные. До меня доходили слухи, что возле Нокнари ведутся археологические раскопки, которые стали объектом неких разногласий, и все же ни подробностей, ни точного местоположения раскопок я не знал. Такого я не ожидал.

Я заехал на парковку с противоположной от жилых вагончиков стороны дороги и затормозил между фургоном криминалистов и большим черным “мерседесом”, который принадлежал Куперу, патологоанатому. Мы вылезли из машины, и я остановился проверить пистолет: чистый, заряженный, на предохранителе. Пистолет у меня в наплечной кобуре, так ее не видно. Светить пушкой я считаю оскорбительным, все равно что членом на публике трясти. Кэсси говорит, что класть она хотела, что там оскорбительно, а что нет. Когда ты девушка ростом пять футов и пять дюймов, уважение тебе не повредит, поэтому она носит кобуру на поясе. Нередко такое отношение нам на руку: вокруг не понимают, кого следует бояться больше, крохотную девушку с пушкой или здоровенного парня, похоже, безоружного, и необходимость выбирать выводит из равновесия.

Кэсси привалилась к машине и вытащила из рюкзака сигареты.

– Будешь?

– Нет, спасибо, – отказался я.

Я осмотрел ремни и затянул их, удостоверившись, что нет перекрученных. Собственные пальцы казались мне толстыми и неуклюжими, будто не связанными с остальным телом. Мне не хотелось, чтобы Кэсси сказала, что кем бы ни была убитая, вряд ли убийца прячется за вагончиками и ждет, когда его возьмут на пушку. Она откинула голову и выпустила в ветви дым. День выдался по-ирландски летний, вроде как невнятный – скользящие по небу облака и пронзительный ветер, а на смену всему этому того и гляди придут ливень, или палящее солнце, или и то и другое сразу.

– Ладно, – проговорил я, – пора вживаться в образ.

Кэсси затушила сигарету о подошву, сунула окурок в пачку, и мы перешли через дорогу.

Между вагончиками с потерянным видом бродил мужчина средних лет в мешковатом свитере. Увидев нас, он оживился.

– Следователи, – догадался он, – вы же следователи, да? А я доктор Хант… то есть Йэн Хант. Руководитель раскопок. Куда вы хотели бы пойти – в кабинет, или к телу, или?.. Я же не знаю, как правильно. А у вас протокол и прочее.

Таких, как он, невольно представляешь мультяшными героями: крылья, клюв – и вот вам пожалуйста, вылитый Вуди Вудпекер.

– Я детектив Мэддокс, а это детектив Райан, – представила нас Кэсс. – Если можно, доктор Хант, то пусть кто-нибудь из ваших коллег покажет детективу Райану территорию, а вы пока отведете меня к телу.

“Вот стервочка”, – подумал я. Состояние у меня было одновременно возбужденное и заторможенное, как бывает, когда обкуришься, а потом перепьешь кофе. Крошечные кусочки слюды на перерытой земле блестели чересчур ярко и коварно. Не надо меня оберегать. Однако у нас с Кэсси есть неписаное правило, согласно которому мы, по крайней мере в присутствии посторонних, друг с другом не спорим. Иногда кто-то из нас этим пользуется.