Шрифт:
И вообще, ей страшно не хотелось думать о Лялиной и бароне. А Владимира, мачеху и высший свет, отныне закрытый для неё, графиня Левашёва сумела отодвинуть в прошлое и вспоминала лишь изредка.
Однако мечта встретить маменьку оставалась такой же манящей, теперь даже более, чем когда-либо. Закрывая глаза, Анна представляла, как она наконец увидит Алтын Азаматовну своими глазами, они обнимутся первый раз в жизни, наговорятся, расскажут друг другу всё-всё, поплачут вместе о папеньке, который любил Алтын всю жизнь! А потом Анна представит ей Илью, свою первую настоящую любовь. И мать благословит их, поможет Анне нарядиться в подвенечное платье… У них будет наконец настоящая семья! А жить – проживут как-нибудь. Они с Ильёй сумеют прокормить себя и Алтын…
Уносясь в эти мечты, Анна в итоге лишь вытирала слёзы, когда вспоминала, как далеко до их воплощения. По ночам её мучили кошмары; она в страхе просыпалась, гадая про себя – сон то был, или явь? Ей снилось, что и матери, и любимого уже нет в живых, а она ищет их всю жизнь и не может найти…
Клаша замечала, что по утрам Анна приходила к ней с заплаканными глазами и припухшими губами. Подруга не задавала вопросов, за что графиня Левашёва была ей ужасно признательна. Впрочем, Клавдия уже знала про неё почти всё, за исключением, разве что, её странного дара и таинственных превращений. Клаша поддерживала Анну в желании встретить и узнать матушку и запрещала даже думать, что они никогда не увидятся.
– Ты и не говори, Анюта; нет, если только Бог мамашу твою сохранил – встретишь её обязательно! Вот не бывает так, чтобы запросто дитя своё бросить! Про мою-то мамку я точно уверена, что померла, даже и могилку видала – а то хоть весь город перевернула бы, а нашла её!
– Дело в том, Клаша, что я о ней не знаю вообще ничего! Может быть, она и не в Петербурге вовсе… Знает только князь Полоцкий, а он то ли уехал насовсем, то ли слышать обо мне больше не хочет.
– Так напиши ему!
Анна ничего не ответила, лишь опустила голову. Она не говорила Клавдии о той странной ночи с Полоцким. И о том, что она, Анна, можно сказать, вешалась князю на шею, а тот отверг её, да ещё и отослал прочь.
– Ну, какая ты, Анютка! Подумаешь, что тут такого, возьми да напиши! Чай, корона не свалится! – в своей обычной манере посоветовала Клавдия. – А хочешь, я сама напишу: так мол и так, ваше сиятельство, не угодно ли вам перестать ломаться, будто пряник копеечный, да про матушку моей подруги всё, как на духу, поведать? Могу и по-французски, коли требуется!
Анна даже рассмеялась – а ей нечасто приходилось смеяться в эти дни! Однако пока Илья скитался где-то неведомо где, ей было не до Полоцкого. Не хотелось даже думать, чтобы снова писать князю и назначать ему встречи. К тому же она помнила – со слов доктора Рихтера и Завадских – что Вацлав Брониславович всякий раз пропадал на лето из города, и пребывал в своих дальних поместьях, а то и вовсе уезжал из России.
– Сначала нам надо с тобой устроиться где-то, подальше от Лялиной, да от мужа моего бывшего, – сказала она Клаше. – Не под кустом же будем ночевать, покуда князь к себе вернётся! И Илья, он… Он, может быть, найдёт меня! Ведь невозможно, чтобы так…
Голос Анны дрогнул, сорвался; жалостливая Клаша сама едва не расплакалась. Она лучше подруги знала жестокий мир петербургских трущоб, представляла себе окружение Сенной, где и здоровому человеку легко попасть в беду. А уж Илья, который сам себя не помнит, без копейки денег, без ночлега… Но вслух этого Клавдия, разумеется, не сказала.
В итоге Анна приняла решение поселиться в той части города, где не было большого шанса встретить старых знакомых. Петербургская сторона, центр города, окрестности набережных Невы, Фонтанки и Мойки, и тем более Сенная не годились. Она выбрала Васильевский остров: ей понравилась близость воды.
На Васильевском Анна отыскала несколько мест, где можно было нанять комнату вдвоём с подругой и остановилась на небольшом, деревянном, на вид уютном доме с мезонином. Там, в мезонине, и отдавали внаём маленькую комнату – из разговора с хозяйкой выяснилось, что раньше там жил её старший сын с супругой, который ныне получил место уездного секретаря и отбыл на службу.
Дом пришёлся Анне по душе. Там проживала семья: подполковник в отставке с супругой и четверо их младших детей. Хозяин почти не показывался. Хозяйка, Арина Ивановна, была грустной, тихой, немногословной дамой. Судя по всему, семья нуждалась в средствах, и не только из-за детей, а и от того, что глава дома имел сильное пристрастие к выпивке.
При виде усталого от борьбы с жизненными невзгодами лица хозяйки Анна испытала к ней сочувствие и спросила, какова цена за комнату в мезонине. Оказалось, комната внаём с дровами, мебелью, завтраком, ужином и чаем будет стоить десять рублей; Анна подумала и согласилась. Эта Арина Ивановна, казалось, отчаянно желала скрыть бедственное положение семьи. В отличие от коварной Лялиной, манеры нынешней хозяйки располагали к себе – графиня Левашёва понадеялась, что от неё не стоит ждать никаких каверз.
Вещи и платья Клавдии пришлось оставить; Клаша рассчитывала, что их разберут её подруги по «Прекрасной Шарлотте». С собой они захватили лишь деньги, заработанные Клавдией и драгоценности, подаренные бароном: за них можно было выручить неплохую сумму. Анна заранее наняла извозчика, которого оставила на соседней улице. Они вышли с Клашей на улицу под предлогом прогулки – и более уже не вернулись под кров Аграфены Павловны Лялиной.
Они переехали в дом с мезонином на Васильевском, прихватив ещё кошку Альку, которая, разумеется, всюду следовала за хозяйкой. Дальше нужно было справить Анне и Клаше хоть по паре платьев, несколько перемен белья, головные платки и ботинки. Анна старалась беречь деньги изо всех сил. Подруги сговорились не закладывать и не продавать драгоценностей барона, а пока это будет возможно, оставить их на чёрный день.