Пожалуй, из всех них таким мастерством овладела только Амельфа.

– Видимо, у вас сейчас начнётся тайный чародейский разговор. – Нельга погладил щёку костяшкой пальца. – Оставить вас?

Госпожа Кажимера отмахнулась.

– Побудь с нами. Девочки просто звали гостей в Тержвице. К слову, девочки… Там, – указала на книжный шкаф, – есть ещё список. Чтобы доставить эти приглашения, придётся покинуть город. Справитесь?

На такие вопросы не полагалось отвечать «нет».

Ляйда с Уршулой переглянулись.

– Мы отправимся вдвоём? – уточнила Ляйда. – Далеко?

– В Борожское господарство. – Госпожа Кажимера поманила пальцем, и к ней по воздуху подплыл свиток пергамента, подсвеченный золотым. – Навестите нескольких колдунов, но подробности позже. Сегодня – отдых.

Свиток упал Уршуле на колени.

По тону было понятно: лишнее не спрашивать. Конечно, госпожа не собиралась прогонять господаря ради бесед с ученицами – как и говорить при нём о делах.

Уршула покрутила в руках свиток. Запечатан. Некстати вспомнила: госпожа любила всевозможные списки, схемы, отчёты, много писала обыкновенным пером, заставляла своих юных учениц переписывать трактаты о колдовстве – не только для запоминания, но и для того, чтобы выработать усидчивость и выдержку. Госпожа не терпела кривых строк, клякс и дурного почерка – и тем, и другим, и третьим отличались бумаги маленькой Уршулы. Губы свела усмешка: как хорошо, что всё это в прошлом! Уршула переживала, что ей никогда не дастся чистописание, что это навык для маленьких южных панночек вроде Ляйды, обожаемых дочек знатных богачей. Не для сорванца вроде неё, дочери стоегостского моряка.

– Амельфа, – заметила госпожа, – у Уршулы и Ляйды пустые чаши.

Амельфа застенчиво улыбнулась. Поднялась со своего места, потянулась к кувшину. Налила им вина.

– Спасибо. – Уршула приняла чашу и хотела было передать Ляйде, но Амельфа обошла стол и подала той сама. Ляйда же, не смея выказывать недовольство, только сладко поблагодарила.

– Ляйда, солнце, – сказала госпожа Кажимера, – вино мазарьское. Подарок господарю от пана Матея.

– Чувствую, госпожа, – отозвалась Ляйда нежно, но мысль не продолжила. Она сидела, опустив глаза в тарелку.

Уршула сделала глоток, задумалась: на самом деле они – три ближайших ученицы госпожи Кажимеры – не враждовали. Просто были не похожи так, будто бы нарочно подбирали. Хотя кто знает? Вдруг действительно нарочно. Госпожа никогда не пыталась их подружить, и иногда Уршуле казалось, что она смотрела на них с ласковым расчётом. Может, это и хорошо, что они были разными: Уршула исполняла приказы госпожи, сторожила её покой с рвением цепного пса и не вмешивалась в придворные игры. А вот Ляйда желала богатства и власти, и её уязвляло, что, пока она разбивала сердца панычам и воеводским сынкам, одно-единственное, самое важное в Стоегосте сердце держала при себе Амельфа.

Поэтому сейчас Ляйда была покорна и тиха. Не заводила бесед, не улыбалась так чарующе и маняще, как умела, – однажды она уже пыталась привлечь к себе внимание господаря, но госпожа Кажимера поставила её на место: всё, что касалось Нельги, было точно вымерено, и рядом с ним полагалось быть не Ляйде.

Амельфа поставила кувшин и отступила на пару шагов. Она слегка косолапила, и этим ещё больше напоминала лебедя, в которого превращалась, – точно её родной средой была вода, а на суше она чувствовала себя неуютно.

Нельга перехватил её руку, привлёк к себе.

– Ты тоже уедешь вместе с остальными? – Мягко усадил на колени. – В это ваше Тержвице?

Уршула едва удержалась, чтобы не отвернуться. Неловко наблюдать за влюблёнными, будто подглядываешь, хотя и не делаешь ничего дурного.

Амельфа улыбнулась.

– У госпожи Кажимеры и без меня большая свита. – Она погладила Нельгу по плечу, но уверенно пересела с его колен на своё место. – Не думаю, что понадоблюсь ей там. Верно, госпожа?

Ну ещё бы. Это Уршула с Ляйдой носились по лесам и болотам, а Амельфе полагалось оставаться в господарском тереме. Она была глазами и ушами госпожи Кажимеры там, куда та не могла проникнуть: в кругу ближайших друзей Нельги, в шатрах на охоте и в личных покоях, когда там велись разговоры, которые не решились бы начать при госпоже.

Да и кто-то ведь должен докладывать о делах, когда все уедут в Тержвице.

Уршула снова отпила из чаши, оглядела Амельфу с головы до пят. Иногда ей казалось странным, что именно она удостоилась такой любви, а иногда – что просто не могло быть иначе. Вопреки сплетням Амельфа не привораживала Нельгу, только изредка мягко и музыкально усиливала потребность в своём присутствии или приглушала жар, если господарь слишком заигрывался с другими девушками. Она не жалила, не калечила и не перекраивала заново. Больше слушала, чем говорила. Поддерживала Нельгу, но не боялась сказать слово против.

Амельфе было двадцать шесть – ровесница Нельги. Вот уже семь или восемь лет тот считал её своей верной подругой и любимой женщиной, и этого не изменили ни его связи с другими, ни женитьба на дочери мазарьского господаря, которую устроила госпожа Кажимера. Амельфу многие находили очаровательной, но на взгляд Уршулы, дело было совсем не во внешности. Молодой господарь был хорош настолько, что в качестве его любовницы представлялась кто-то вроде Ляйды, не меньше, – чтобы глаза жгло от неоспоримой красоты. А Амельфа была коренаста, с чересчур широким ртом и щербинкой между передних зубов. Белокурая, сероглазая, с лицом такой формы, какую образуют шеи двух подплывающих друг к другу лебедей – мила, бесспорно, но не настолько, чтобы потерять голову. Так что она покоряла другим.