Отбиваясь от любопытных, Шмая с трудом протиснулся в битком набитую людьми комнату, где в густых облаках махорочного дыма сидел над бумагами председатель Совета Овруцкий.

— Ого, какой гость! Давно не заходил сюда…

— Легок на помине!

— Присаживайся, дорогой! — протягивая ему руку, указал на стул Овруцкий. — Только осторожно садись, — добавил он с улыбкой, — а то стулья у нас на курьих ножках… Наш Азриель-милиция не может раздобыть у кулачья несколько приличных стульев для сельсовета. Стесняется, как красная девица. А они нас не стесняются, гады…

Он кивнул в сторону долговязого Азриеля, забившегося в угол возле печки. На рукаве у него была красная повязка, а на плече — старое ружье, из которого, видно, лет сто никто уже не стрелял.

Огорченный милиционер смущенно пробормотал:

— Ну что ж я могу сделать? Где я вам возьму стулья?

— Слыхали? — спросил Овруцкий. — Слыхали, чтобы милиция задавала такие детские вопросы? Сбегал бы к Цейтлину и, так сказать, одолжил бы несколько стульев, а может, и бархатных кресел… Там их полным-полно. Зашел бы вежливенько и дипломатически потолковал бы с ними, чтоб, конечно, не было никаких нарушений закона… Тебя нынче все обязаны уважать!

— Да, зайдешь туда! Легче зайти в клетку к тигру, — удрученно ответил Азриель. — Хацкель, зятек, мне уже заявил при людях, что, если я еще раз переступлю его порог, он мне голову оторвет… И еще такое сказал, что даже повторить неудобно…

— Кому это он так сказал? Тебе, представителю власти? — весело расхохотался Овруцкий. — Ну, брат, знаешь, с такой милицией мы далеко не уедем. Какая наглость! Так и сказал?

— А что ж, я буду вас обманывать? Так и сказал.

— А ты? Что ты ему ответил?

Азриель понурил голову. Неловко все-таки, что председатель допрашивает его в присутствии стольких людей.

— Ну, говори!

— Что ж я ему мог ответить? — с обидой в голосе проговорил тот. — Пригрозил винтовкой и сказал, что нужно вежливо разговаривать с представителями власти. По-интеллигентному, не как балагула… Не то, сказал я, власть так возьмет вас за жабры, что и дух из вас вон…

— Так и сказал или это ты только здесь такой храбрый?

— Скажи правду, — вмешался Шмая, — верно, просто испугался их?

— Ладно уж… Еще раз туда пойду! — неохотно поднялся с места Азриель и, взяв с собой нескольких добровольцев, снова отправился на дипломатические переговоры.

Овруцкий смотрел им вслед и улыбался. Затем, повернувшись к Шмае, сказал:

— Что поделаешь, когда всем и во всем нужна нянька… Всякими мелочами приходится заниматься. Кулачье наше совсем распоясалось, а мы иной раз бываем так вежливы, что самим противно!.. Как хорошо, что ты пришел! — похлопал он Шмаю по плечу. — Ну-ка, садись поближе… Мы вот ломаем себе голову, не знаем, как быть. Земли у нас мало, семян — и того меньше, чем обрабатывать ее, никак не придумаем. Вот и попробуй на минутку стать Соломоном мудрым и посоветуй, как выйти из положения, сделать так, чтобы все были довольны…

Шмая с минуту просматривал список, и на лице его появилась добродушная улыбка. Он разгладил усы, сдвинул фуражку на затылок и сказал:

— Да-а… Тут и Соломон мудрый, пожалуй, ничего не придумает. Сложная арифметика… По этой части я не больно силен. Рассказывают, однако, такую историю…

Но наш разбойник не успел начать свой рассказ, как в комнату вбежал запыхавшийся Азриель. Он раскрыл рот, но не мог произнести ни слова. На нем лица не было. Люди испуганно смотрели на него, а он только размахивал руками.

— Ну, короче, Азриель! Что случилось?! — разозлился Овруцкий. — Говори толком!..

— Ой, не спрашивайте! Там бьют, режут!..

— Где бьют? Кого режут?

Овруцкий взял костыли, вышел из-за стола:

— Ну, что случилось?

— Авром-Эзра… его зятек… и целая орава налетели, как саранча, на поле. Там творится что-то ужасное… Старому Гдалье уже голову проломили…

— А милиция куда смотрела?

— Какая уж милиция! Один с ружьем, а трое безоружных… Тоже мне милиция! Курам на смех!

— Пошли, товарищи, — отрывисто сказал Овруцкий и вышел на улицу. За ним бросились все, хватая на ходу, что попадалось под руку: поленья, камни, доски.

Посреди поля, возле разбросанных мешков с семенами, стоял, широко расставив ноги, с оглоблей в руках Авром-Эзра. С головы его свалилась фуражка, и на макушке торчала черная атласная ермолка. Глаза его горели, лицо налилось кровью. Длинная всклокоченная борода развевалась по ветру. Он был страшен в своей ярости, и, казалось, никто не осмелится подойти к нему.