– Агриппина не была беременна, – невозмутимо отвечает Лор.

Мои брови почти сходятся.

– Я не… мне казалось, чтобы появился подменыш, нужно поменять местами двух младенцев?

На губах Лора играет мягкая улыбка.

– Магия шаббинок довольно необычна.

Довольно?! Скорее совершенно невероятна!

– Где же Дея? В Шаббе?

– Мы знаем только, что там ее точно нет. – Лоркан подцепляет спаржу с верхушки овощной горки и подносит ко рту.

– Откуда знаете?

– Потому что мы уже несколько дней летаем вокруг барьера Шаббе, и от твоей матери ни слуху ни духу. – Кахол, должно быть, скрипит зубами, поскольку его подбородок превратился в сплошные углы.

Я хмурюсь.

– Как такое возможно?

– Бронвен считает, что Мериам блокировала магию Деи. – Лор откусывает хрустящую палочку, зубы сверкают белизной на фоне смуглых губ.

– Мериам? – Почему это имя кажется знакомым?

– Мериам была шаббинской любовницей Косты. Это женщина, которая обрекла нас на гибель и чья кровь питает барьер. – В голове проносится воспоминание о нашем разговоре. – Мериам также мать Зендеи. Твоя бабушка.

Спина выпрямляется, будто позвоночник превратился в змеиный клык.

– Я прихожусь родственницей колдунье, которая прокляла ваш народ?

– «Наш» народ. Ты можешь не принимать свое наследие, но ты как шаббинка, так и ворон, Фэллон.

Я поджимаю губы, не желая принадлежать кому-либо или чему-либо.

Ты принадлежишь, – рычит Лоркан. – Ты принадлежишь…

Прежде чем он успевает сказать «небу» – которое он присвоил себе – или розовой точке скал на горизонте, я спрашиваю:

– Если моя мама не в Шаббе, то где же?

– Не знаю. – Отец обхватывает гигантскими пальцами кружку с вином. Металл царапается о металл, как мел о грифельную доску. Мгновение спустя я осознаю, что звук донесся от него: от его ногтей, которые удлинились и превратились в железные когти, хотя все остальное осталось человеческим. – Я не знаю. Не чувствую ее. – Кахол сжимает кубок, из которого фонтаном выплескивается вино.

Не чувствует?

Они пара.

Я вскидываю брови.

Партнеры чувствуют друг друга?

Да.

Если он ее не чувствует, откуда знает, что она жива?

Надежда.

То есть отец на самом деле не знает, жива ли моя мать, или же Лоркан велит мне надеяться?

– Мы ее найдем, Кахол. – Лоркан касается кожаного наруча отца, в которых гигант вряд ли сильно нуждается, учитывая мощь его мускулов. – Найдем и приведем домой. Но сперва надо снять барьер, чтобы все наши могли вернуться. Нам нужны люди.

– Птицы, ты хочешь сказать? – поправляю я его прежде, чем успеваю себя остановить.

Сейчас не время и не место, Фэллон!

Моя дерзость вызывает две пары выразительных взглядов. Ну, хотя бы удалось вытянуть отца из пропасти отчаяния.

– Не все вернулись? – спрашиваю.

Лоркан вновь барабанит пальцами по столу.

– Некоторые вороны бежали в Шаббе, там и застряли.

В отличие от ногтей отца – заостренных и оловянного цвета, – у Лора они закругленные и бежевые. Хотя они никогда не скользили по моей коже, я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев, скользящих по моему телу. Он перестает барабанить по столу, сжимает кулаки, губы вытягиваются в нить.

Что? – возмущаюсь я. Неужели он думает, что мне нравится, когда ко мне прикасаются без моего согласия? Я вновь сосредотачиваюсь на отце.

– Итак, как устранить барьер?

– Нужно дождаться, когда Прия выпытает местонахождение Мериам у одного из фейри, которых к ее берегам притащили змеи.

Хорошие змейки.

– Или когда Данте выяснит, где ее спрятал Марко, – добавляет мой отец.

– Дедуш… – Я напоминаю себе, что Юстус мне вовсе не родственник. Возможно, впервые я рада, что не являюсь Росси. – Генерал был ближе всех к Марко. Он должен знать.

– Твоего деда не нашли.

– Он жив?

– Если жив, то пока не показывался в Люче.

– А командор Дардженто? – спрашиваю с надеждой. – Его выбросило на берег Шаббе?

От железных наплечников Лора начинает валить дым, словно он вот-вот превратится в птицу.

– Нет.

У меня учащается пульс при мысли о мерзком фейри с черными волосами и янтарными глазами, который угрожал убить всех дорогих мне людей.

– Он умер?

Нет. Пока жив.