Шрифт:
– Мать-героиня Штукина. Есть возможное зачатие!
– Мать-героиня Селезнева. Есть возможное зачатие!
– Мать-героиня Долотуева; Нет возможного зачатия.
– Почему?
– повысила голос Здоровых.
– Впередсмотрящий не возбудился.
– - Впередсмотрящий Ложкин!
– возмутился Галактионов.
– В то время, как товарищи проявляют рвение и размножательный героизм, вы плететесь в хвосте социалистического соревнования? Позор! В бой пойдете последним.
– Мать-героиня Симонян. Есть возможное зачатие!
– Мать-героиня Дмитриева. Есть возможное зачатие!
– Сашка!
– воскликнула Катя и заткнула свой последний звук ладонью.
Миша сел на нарах и взглянул вниз. Конечно, постельное задание есть тоже боевое задание, но увидеть своего возлюбленного, успешно выполнившим его с какой-то матерью-героиней, которую он увидел впервые, да еще с возможным зачатием, Кате было неприятно.
Когда все тайны Эроса вывернулись наизнанку, капитан Галактионов зычно скомандовал:
– Экипаж встать! Поздравляю вас с успешным окончанием размножения. Выходи строиться.
ГЛАВА 8
Какая бы страшная ни велась пальба, выстрелить лампочку здесь считалось таким же святотатством, ка в наземной войне напасть на Красный Крест. И вдру кто-то это сделал. Маленькое местное светило сагони- зировало в долю секунды яркой вспышкой и сколлапсировало. Метрах в сорока осталась желтеть самая слабенькая лампочка из шести, освещавших этот обширный грот.
И тут же в жутком полумраке теней сосед Шмид справа охнул, засучил ногами по камням насыпног бруствера и, оставив винтовку на месте, сполз на Мишу, судорожно схватил его за плечо и потянул внйз.
Они оказались в классической позе бойца, умирающего на коленях соратника.
В этом немыслимом подземелье одна нелепость громоздилась на другую невероятность. Прошел уже месяц плена и войны, а может, и больше, но до сих ни к чему привыкнуть было невозможно, хотя даже сны снились местные. И вот опять смерть.
Чужая кровь на ладонях была липкой, теплой и противной. У тихого парнишки, за все время не проронившего тут, кажется, ни слова, дырка для излета души оказалась не для надгробной фотографии. Пуля угодила в глаз. А при таком освещении - точно кто-то проковырял грубую дырку в сером комке теста.
Вот жил чувачок, ел, пил, спал, размножался по команде и по команде постреливал. Света божьего не видел и второй сигнальной системой, то есть речью, не пользовался. А сейчас просто умрет. Но ведь это, черт побери, венец творения! Это же сложнейший мыслящий организм, гораздо умнее и сложнее и симпатичнее той маленькой свинцовой дуры, которая прекратила эту жизнь.
– Эй, парень...
– растерялся Миша, поддерживая затылок соэкипажника.
Что было делать? Задавать идиотский вопрос "Что с тобой?" Оттаскивать в тыл? Звать санитаров? Может быть, звать, но Миша растерялся.
Они уже, наверное, полдня вели довольно ленивую перестрелку в месте, похожем на настоящий фронт. Грот размером со зрительный зал Большого театра, но при высоте потолка, поддерживаемого несколькими мощными колоннами, метра в четыре был ровно напополам разделен черноструйной речкой Летой. С их cтороны три лампочки и с дудковской столько же. Сели за каменные брустверы с утра и давай, нажимая спусковой крючок не чаще, чем раз в полчаса, валять друг в друга. Перед началом боевой операции капитан Галактионов, конечно, говорил о предстоящей горячей и героической битве за важный стратегический плацдарм, при которой, однако, нельзя было забывать и об экономии патронов. Но и тут потери.
Миша беспомощно огляделся. Неподалеку смутно чернели силуэты еще одного впередсмотрящего, опасно высунувшего голову из-за каменной защиты, лежащего, обняв приклад, и выставившего винтовку чуть ли не вертикально. То ли спит, то ли уже никогда не проснется.
– Товарищ, то... варищ, - пробулькал горлом умирающий у него на руках.
– Что? Что?!
– чуть не закричал Шмидт в отчаянии от своей и всеобщей беспомощности.
– Скажи моим... Я умираю, но не сдаюсь. Дело Зотова живет и побежда...
– Я все скажу. Кто твои родители, как их зовут, парень?
– Скажи, что каждая капля крови - это шаг к победе...
– Заткнись, мудак. Я сейчас...
Он понял, что должен его куда-то тащить, как-то спасать. Ведь не может же так быть, чтобы человека лет двадцати или трех-четырех, как тут они считают,
не может же быть, чтобы так запросто...
Парень захрипел и судорожно выгнулся всем телом.
– Товарищ, родина и Зотов нас не забудут. Да здравствует...
– Как звать-то тебя?