– Уверен. Ох, еще бы знать, чем этот доверенный человек нам поможет.

– Для начала введите меня в курс дела, – предложил Николай Антонович, – потом я бы хотел осмотреть место преступления.

– Хорошо, – согласился князь.

Рассказ главы Управления и пояснения графа Аверина Николай Антонович выслушал очень внимательно.

– Могу я осмотреть камеры?

– Конечно.

Тюремный колдун ощутимо пах страхом. Неудивительно: допустить исчезновение из камер таких важных заключенных – за это самому запросто можно оказаться в камере. Колдуну придется доказывать, что его вины в происшествии нет. Но, скорее всего, ему это удастся. Если заключенных утащили в Пустошь, предотвратить этого он не мог. В полете Николай Антонович читал досье Артура Александровича. Тот был однокурсником графа Аверина. И ни в каких серьезных служебных нарушениях замечен не был. Про Шлиссельбургскую тюрьму Николай Антонович тоже внимательно прочитал. В последнее время тут содержали под стражей в основном мелких колдунов-недоучек, промышлявших незаконной торговлей дивами, да госслужащих, попавшихся на взятках. Из важных персон в тюрьме находился только князь Рождественский, но князь большую часть времени проводил в тюремном лазарете.

Николай Антонович заглянул в первую из камер.

– Закройте меня, – велел он колдуну, – и наложите все обычные защитные заклятия. Дивов сюда больше не пускайте.

– Они и сами рады остаться внизу, – попытался улыбнуться Артур Александрович, но улыбка быстро сползла с его лица, и он добавил, наклонив голову: – Я прослежу за этим.

Когда дверь захлопнулась, Николай Антонович приложил руку к смотровому окну и запечатал его заклятием слепоты. Потом разделся, бросил вещи на кровать своего бывшего начальника, а судя по запаху, в этой камере проживал именно он, и упал на четвереньки.

И тут же в нос ударили сотни запахов. Самым сильным был страх. Он ощущался даже через запах дивов, которые обследовали это место в звероформах. И запах дива, прибывшего из Пустоши, тоже был очень силен. Но не это показалось интересным. Одного запаха не хватало – ярости. Обычно дивы, только что вызванные из Пустоши, пахнут ею очень сильно. Даже дивы первого класса, отлично понимающие, что с ними происходит, впадают в неистовство во время перехода из одного мира в другой. Впрочем, они как раз отлично знают, что их ждут плен и рабство. И этот запах держится долго, очень долго. Яростью пропитаны все древние залы вызовов. Настолько, что даже в человеческой форме там тяжело дышать.

Но див, схвативший заключенного, ярости не ощущал. Кто бы его ни направлял, сам див не испытывал никаких заметных чувств от того, что оказался в тюремной камере. Возможно, он отлично знал, что делал, и просто выполнял задание. Сожрал он свою жертву или унес с собой в Пустошь? Первый вариант лишен смысла. Кому и зачем понадобилось бы убивать заключенных? Разве что это была демонстрация силы… Но вполне вероятно, что колдунов похитили, используя для этого Пустошь. Может ли человек выжить, оказавшись в Пустоши, а если да, то как долго? Императорский див велел на этот счет проконсультироваться с графом Авериным. И после обследования всех шести камер именно это Николай Антонович и собирался сделать. И заодно узнать побольше о судьбе прежнего Императорского дива. Потому что вероятность того, что это дело его рук, достаточно велика. Вот только может ли див, насколько бы силен он ни был, принудить к повиновению других своих сородичей?

Колдун вернулся в человеческую форму, оделся и постучал в дверь. И вскоре уже стоял у двери второй камеры.

Аверин вместе с князем Булгаковым угощались кофе в кабинете начальника крепости. От последнего ощутимо попахивало коньяком и сердечными каплями. Но выглядел он довольно неплохо, по крайней мере, не настолько бледным, как прежде. Булгаков уже объяснил ему, что вины администрации и сотрудников тюрьмы в происшествии, скорее всего, нет.

Кофе был отвратительным, от предложенного коньяка Аверин отказался, обсуждать при начальнике тюрьмы государственные секреты возможным не представлялось. Поэтому приходилось ждать.

– После того как этот министерский колдун тут закончит, поедем в Управление. Я прикажу принести ужин в мой кабинет, – проговорил Булгаков.

Аверин кивнул. Начальник тюрьмы заискивающе заулыбался:

– Вы же засвидетельствуете перед Министерством, что я выполнял все должностные обязанности и содействовал.

– Конечно, – подтвердил Аверин. Еще больше нервировать начальника не хотелось.

– И еще, граф, у меня к вам небольшая просьба. Точнее, не просьба, да и не моя…

– Хм?.. – Аверин посмотрел на него с интересом. – Что это значит?

– Дело в том, что заключенный князь Рождественский увидел вас в окно и очень хочет с вами поговорить. Не соблаговолите ли?

Аверин задумался. Что ж, может, и стоит побеседовать с Рождественским. Тем более что ждать, когда Николай Антонович закончит обследовать камеры, еще долго. Серов… его фамилия Серов. Очень он молод для высшей категории. Стоит ли навести о нем справки в Академии? Или не лезть в это дело? В конце концов, Владимиру виднее, кого брать в подручные.

Быт заключенных в Шлиссельбурге оказался не так и плох. Днем можно было вдоволь гулять во внутреннем дворе, со всех сторон защищенном серебряной решеткой, под присмотром дивов и дежурного колдуна либо проводить время в кинозале или библиотеке, где было собрано достаточно различных книг, кроме, конечно, книг по колдовству, и имелись свежие газеты.

Как оказалось, Рождественский сейчас находился в камере, а не в лазарете, что удивило Аверина. Адвокаты сняли свои многочисленные ходатайства?

Рождественский встречал гостя, повернувшись к двери спиной. Из окон его камеры был виден двор, а не озеро, но сама камера не уступала размерами и удобством камере Оболенского. Когда массивная дверь закрылась, князь медленно повернулся. И Аверин не сразу узнал его.

Перед ним стоял старик. И даже не густая всклокоченная борода и не седина, особенно заметная в густых и черных, сильно отросших волосах, так заметно добавили Рождественскому лет. Его глаза. Выцветшие, слезящиеся. Это были глаза человека, который давно прожил жизнь и сейчас лишь коротает время, ожидая конца.