Шрифт:
— Теперь дошло, — отозвался майор.
— А точка бифуркации всей этой реальности — это мой возврат обратно в девяностые! Именно он раз за разом встряхивает систему. Ведь я, как-никак, настоящий Надзирающий со всеми вытекающими из этого последствиями. Похоже, как-то так… — И я вновь приложился к бутылке. Вот толькл одного я не пойму: с хрена ли мое каждое проявление в этом мире происходит в таком вот пьяном виде?
— Шутка богов? — осторожно усмехнулся Зябликов.
— Ох, и надрал бы я задницу такому шутнику, Филиппыч! Ох, и надрал бы! Ну а ты чего застыл? Давай, трогай! Нам еще Митрофанушку прессовать!
Глава 6
Майор подкатил почти к самым воротам поместья подпольного советского дона Карлеоне, остановил свой драндулет, наблюдая через окно, как к машине выдвинулся один из вооруженных охранников:
— Что дальше, Вадимыч? Опять этих горилл будешь заставлять шмалять друг в друга?
— Не! Нафиг это баловство! — лениво процедил я, тоже с интересом разглядывая недовольную физиономию приближающегося к нам бодигарда Митрофанушки. Взглянув на майора, я заметил, как тот ощутимо напрягся, заиграв желваками. Да, не любит Степан Филиппович бандитскую братию, если не сказать больше — просто ненавидит. И в этом чувстве мы с ним сходимся. Вот только я безо всяких раздумий утилизирую любого приблатненного придурка, покусившегося на моих родных и друзей. А вот с майором все еще не так просто…
Правильным ментом быть вообще непросто! Вот только не было еще за его плечами бандитских девяностых, когда его сослуживцев влегкую обували в белые тапки преступники всех мастей. После таких потрясений люди обычно смотрят на мир другими глазами, выбросив нахрен розовые очки, искажающие существующую реальность. Филиппыч тоже изменится, как пить дать, пересмотрит моральные ценности. Да он и сейчас уже практически готов. Окуклился, после всего того дерьма, случившегося с его женой. Ему просто нужно время, чтобы дозреть… Преодолеть мягкую личиночную стадию, прорвать закрывающую «обзор» оболочку куколки и превратиться в настоящее жесткое имаго.
Бандит тем временем добрался до «Волги» Зябликова и, наклонившись, постучал в закрытую форточку. Майор опустил стекло и, натужно улыбнувшись, взглянул на охранника.
— Заблудились, бедолаги? — сиплым пропитым голосом поинтересовался охранник, положив разукрашенную тюремными татуировками кисть руки на остаток торчащего из двери стекла.
— Похоже на то, уважаемый. — Я нацепил на лицо дежурную улыбку.
Рецидивист, если судить по наколотым перстням о количестве ходок, повел носом, видимо уловив в воздухе благоухание элитного алкоголя, и непроизвольно облизнул потрескавшиеся губы:
— Бухие что ли, фраерки?
— Приняли немного, и что с того? — Я качнул бутылкой, где на донышке еще плескались остатки выдержанного вискаря. — Можем и тебя угостить, если не побрезгуешь.
Выпить охраннику очень хотелось, это было видно по его заблестевшим глазенкам. Он воровато оглянулся, но его напарник, стоявший у шлагбаума, не обращал на нас никакого внимания. Да, не подошли еще те времена, когда такие вот доны начнут рвать друг друга на куски, не гнушаясь оставлять на местах преступлений горы трупов. И эти вот непуганые идиоты-охранники относились бы к своим обязанностям не абы как, спустя рукава, а смотрели в оба глаза.
— А, не откажусь, пацанчик! — Урка просунул руку в салон «Волги» и я вложил в нее бутылку.
Еще раз оглядевшись, охранник приложился к пузырю и зараз выхлебал остатки спиртного. Даже кадык ни разу не дернулся!
— Силен ты бухать, бродяга! — «Уважительно» произнес я, когда он вернул мне пустую тару.
— Учись, пацанчик, пока я жив! — пренебрежительно сплюнув на землю, произнес зэка. Его настроние стремительно пошло вверх. — А зачетная у тебя ряженка[1].
— Ну, так дерьма не держим, — усмехнулся я.
— Так какого хрена вы тут нарисовались, фраерки? — вновь повторил свой вопрос охранник, но уже более благодушно.
— Так заплутали слегка, — я вновь выдал свою версию. — Вот на дачу к приятелю, — я указал пустой бутылкой на Зябликова, — ехали, да, видать, не туда свернули. А у вас тут чего, охраняемая зона, что ли?
— Ага, типа того, — заржал урка, сверкнув металлической фиксой, — зона! А я, типа, вертухай! Никогда бы не подумал, что так вот замажусь… — Он неожиданно «загрустил». — В цветухи прошпилился[2], а долг вот таким макаром отдавать приходится. Так что валите отсюда, доходяги, пока при памяти!