Почему номер не запомнила…».

Быстро пронеслась воздушная дорога.

Пригласили к выходу.

— Вы мне поможете чемодан поднести к автобусной остановке?

— Конечно. И в городе до общежития донесу.

— Вот спасибочки. В Домодедове за семь лишних килограммов груза доплачивала.

От черного пузатого чемодана несло запахом осеннего сада.

Автобус остановился на проспекте Нефтяников. На подходе к общежитию попутчица предложила:

— Можно, я вас девчонкам как мужа своего представлю?

— Зачем?

— Нуу… для сенсации. Девки в обморок упадут!

— Обязательно упадут, подсчитав в уме разницу наших лет.

— Нет, не то. Сейчас модно за «старичков» выходить. Просто мы их ошарашим известием.

В Марине еще не перебродили курортные шалости.

Был поздний вечер. Во многих окнах горел свет. Не спали и в двадцать восьмой комнате. «Жена» постучала.

— Дево-о-очки-и! Ау!

За дверью — радостный визг. Подруги стиснули путешественницу в коридоре, не обращая на меня никакого внимания.

— Ну будет, будет лизаться! — остановила она девчонок. Взяв меня за руку, ввела в комнату.

— Знакомьтесь: мой муж! Прошу его не любить — я ревнива, — но жаловать! — объявила громко курортница, когда я поставил тяжелый кожаный чемодан возле встроенного шкафа.

Все, кроме радости, выразили девичьи лица: недоумение, растерянность, огорчение, иронию, недоверие. Они, наверно, приняли меня за носильщика, которому их подруга дала заранее на магарыч.

Сенсации не получилось. Никто не упал в обморок: нервы у северянок оказались крепкими.

— Дуры! Не верите, что ли?! — подогревала их души Марина. — Все! Распрощаюсь с общагой. В Сочи жить будем…

— Без тебя насосы захандрили, — виновато проговорила простоволосая подруга, машинально разглаживая голубенькую шелковую скатерть на столе.

— Ах вы, уродки! Довели их до ручки! Что с ними?!

В голосе слышался неподдельный испуг, осуждение «уродок», точно речь шла о ее родных детях, попавших в беду.

Я, хорошо сыгравший роль носильщика, но плохо играющий роль мужа, сидел на стуле, долго слушал «технический отчет» о водяных насосах. Ждал окончания спектакля, начатого и забытого «капитаншей» насосной станции.

У штукатура-маляра Ирины Голубевой сегодня меланхолическое настроение. Неторопливо водила она терочкой по известково-песчаному раствору, нанесенному на стену. В такт тихой работе пела:

Мастер, наблюдающий за тихоней, хотел отчитать ее гневливо, да передумал. Вспомнил о своей воспитательной роли, успокоил учащенно бьющееся сердце. Подошел к отделочнице.

— Поешь?

— Пою.

— Какое сегодня число?

— Тридцатое.

— Какой у нас объект?

— Пусковой.

— Так будешь трудиться, Ира, свою судьбу долго искать придется. Чародейка-девушка, а зачем грустное ноешь? Смени пластинку. Ты в начале месяца можешь себе такую тягучую песню позволить. Дай-ка терочку.

Принялся быстро и ловко производить затирку раствора. Согласуясь с темпом отделки, запел:

Или сегодня вот эту песню можешь петь:

Ирина отвернулась, прыснула со смеху.

— Повеселела?

— Ага.

— Оказывается, могу работать в службе веселого настроения.

— Вполне. У нас всегда так: конец месяца — и начинается погоня, будто объект малярия болотная трясет.

Заработала быстрее, замазывая тощие ребра дранки.

Довольный уроком мастер ушел в «погоню» за другими объектами.

Через минуту терочка снова лениво елозила по стене. В пустой гулкой комнате раздавалось:

На улице во всеуслышание заявляла о себе напористая васюганская весна — виновница грустного настроения Ирины.

Недавно демобилизованный ефрейтор Григорий Степаненко служил в десантных войсках. Приехал по комсомольской путевке осваивать богатства Васюганья. Сказать про него «верзила» нельзя. Высокий, но весь такой складный, подобранный. Силу в работе проявляет умно, расчетливо, без пустых лишних движений. Надо перенести баллон с кислородом — товарища звать не будет: взвалит на плечо и не крякнет. Шаги крупные, метровые, особенно когда спешит в столовую занимать очередь на обед. Неплохой рассказчик. Бурлит в нем еще армейская жизнь, свежи воспоминания.