— Ишь ты! Ну и ну! И разрешения не спросили. Без прописки живете.

Завел экскаватор. Впервые за все годы работы на нем недовольно проворчал:

— Черт! Гремишь-то как!

Тихим ходом увел машину в другое место, оставив ласточек в покое. Холмов было еще много.

У стрижей вскоре появилась главная забота их птичьей жизни: выводили птенцов.

Говорят, длиннохвостые ласточки привязывают своих птенцов к гнезду за лапки конским волосом, смоченным клепкой слюной. Такая мера предосторожности продиктована родительской заботой. Сиди до поры до времени на привязи. Птенец не выпадет из гнезда. Не подползет к его выходу, где может подкараулить хищная птица.

Вряд ли ласточки-береговушки прибегают к такой технике безопасности. Кто-нибудь из старших почти неотлучно дежурит в норке, охраняет потомство, вылетая попеременно на кормежку и за «обедами» для малышей.

Шло время. Сменялись вахты экскаваторщиков. Пробегали мимо нового стрижиного поселения порожние и груженые самосвалы.

Пришел час, и чистый песчаный «берег» карьера огласился звонкой пискотней. Многочисленные выводки птичьего сада проносились над исполосованной шинами дорогой, «Татрами» и «КрАЗами». Улетали к Васюгану, ловили на лету комаров и мошек. Механизаторы, как дети, радовались бесплатному кино. На широком экране яра, испещренного норками, шла озвученная картина из бытия природы.

Экскаваторщики вместе с лобастой сильной машиной передавали по вахте друг другу веселый птичий сад.

— Живы ребятки?

— Живы! Шустрыми очень стали: чуть ли не с носа комаров ловят.

Наступила осень. Подули холодные ветры. Начались предотлетные птичьи хлопоты.

Пришел грустный день: умолк птичий сад. Осиротелым смотрелся карьер, где недавно шла такая задорная жизнь ласточек-береговушек.

А вот в другом карьере — Развил — они не поселились: гам в гидронамывном грунте было много глины, илистого песка.

Возвращайтесь, стрижики, с новой весной!

Филиалом Стрежевского учебно-курсового комбината заведует в Пионерном Николай Ильич Черняков. Фронтовик. Старший лейтенант запаса. Мастер производственного обучения. Вахтовики без отрыва от производства повышают свою квалификацию, приобретают специальности операторов, стропальщиков, трактористов, машинистов бурильно-промысловых агрегатов.

В свободное время Н. И. Черняков любит бродить в окрестностях вахтового поселка. Собирает лекарственные растения, брусничный лист, колбу, ягоду, грибы. Страдает фронтовик стенокардией, поэтому в путь без сердечных таблеток не выходит.

Любимое его выражение: соображает. Положил на стол компас, видя, как конец стрелки, напав на след, упорно «ищет» север, изрек:

— Соображает, чертовка!

Его выводы, отзывы о «житейщине», политике, искусстве строгие, категоричные.

— Однажды в Новосибирском Академгородке вы ставку абстракционистов посетил. Подошел к полотну и так на него смотрю, и этак. На нем будто приклеен кусок материи, как от кальсон старых, пуговка даже при лоскутке. Все это выдается за извержение вулкана. Другие визжат от восторга. Я говорю: мазня, шарлатанство!

— Наверно, новое течение в искусстве, — робко вставляет его приятель Василий Федорович Бирюков, старший инженер по технике безопасности.

— Это не течение — сорный водоворот… типа. Реализм в живописи, вообще в искусстве, всегда был, есть и будет коренником. Прилипал всяких и раньше хватало. Ими и сейчас хоть пруд пруди. Во всех сферах культуры. Вот и выдают грязные кальсоны за вулкан.

Разговорились о политике, о скорых выборах президента в штатах. Николай Ильич достал пластмассовый пенальчик, извлек ватную затычку. Выкатил на ладонь три крошечные белые таблетки. Проглотил.

— Штатам не повезло: Рейган — ковбой, не президент. Сначала стреляет, потом думает. Политическая шельма! Ратует вроде за мир, а сам пальцем на кнопку войны нажимает. Фашисты тоже нажимали. Чем кончилось — планета знает.

О Чернякове можно сказать его любимым изречением: соображает. Себе на уме. Не терпит зазнайства, обмана, взяточничества, чинобоязни. Ценит в людях простоту, деловые качества.

Приезжал к нам министр пищевой промышленности. Не стал отдельно от рабочих есть. Из общего котла пищу отведал. Вот это по-нашему, по-человечески.

Предложили как-то Николаю Ильичу:

— Хотите, по гороскопу вам погадаем?

Хмыкнул. Вздохнул. Около сердца руку положил.

— Без гороскопа знаю: скоро в ящик сбрякаю.

Такие минуты хандры редкие. Он весел, общителен, бодр.

В одно из воскресений мы выходили с ним с клюквенного болота. До ЛЭП, до бетонной дороги, идущей на Первомайское месторождение от Пионерного, надо было пройти чуть побольше километра. Видно, леший водил нас в тот вечер: дважды возвращались к болоту, хотя оно должно было оставаться у нас за спиной.