Нет. Я cмогу снять деньги в другом месте. Не обязательно быть здесь, где на меня смотрят как на циркового урода.

Я поворачиваюсь и иду к автоматическим дверям, мои ноги подгибаются от напряжения работы под солнцем в саду миссис Х. в течение всего дня.

Уже касаясь ногой тротуара, слышу, как старик с подтяжками позади меня говорит: — Да смотри, кто это! Говард Берлингтон-Смит. Давно тебя здесь не видел.

Я инстинктивно отворачиваюсь. Я вижу, как мудак осторожно приближается к Боути, с маленькой зеленой корзинкой под мышкой, и застенчиво смотрит во все стороны.

Ненавиcть. Он пенится во мне, поглощая каждую клеточку моего тела. Я так его ненавижу, что у меня уходят долгие секунды, чтобы понять, как он выглядит сквозь туман отвращения.

Говард Берлингтон-Смит совсем не похож на свою дочь. У нее светлые волосы, пухлые губы и пышное тело, созданное для игр. Ее отец, с другой стороны, высокий, толстый, с темно-каштановыми волосами, испещренными серебристыми пятнами.

Я смотрю на его корзину и вижу простую буханку хлеба, масло и консервы. Потом я вспоминаю, что миссис Хэтэуэй рассказывала мне о нем. Сломанный . В этих краях семья Горошка считается практически без гроша в кармане.

— Как поживаешь? — спрашивает Боути отца моего пленника. Но Говард продолжает вытирать вспотевший лоб, оглядываясь по сторонам. Его бесформенная фигура одета в дешевый костюм. Он похож на официанта в Olive Garden, который только что нассал в чье-то блюдо и боится попасться. Какого хрена он так испугался? Может быть, он чувствует присутствие кого-то, кто с радостью прибьет его голову к одному из декоративных шипов в его железных воротах.

— Все отлично. — Говард откашливается. — Мы с женой думаем о покупке где-нибудь в Хэмптоне. Уйди от всей этой суеты.

Лжец. Мама Прескотт ушла.

— Это правда? Но разве твои дети не живут здесь?

Я смотрю на Говарда, может быть, слишком пристально. Он машет рукой, его лицо озаряет неискренняя ухмылка.

— Престон учится в Бостоне. . .

Престон пропал.

— И Прескотт. . .ну, Бог знает, где этот дикий ребенок в эти дни. Знаешь, она никогда не берет трубку. Дети.

Это правда. Бог знает , где она. Но примерно через полтора часа он ни хрена не поймёт.

Прилив ярости бежит из моего горла вниз по руке, заставляя кулак душить бумажник в моей руке.

— Она всегда была немного свободолюбива. Позор за нее, — цокает Боути. Иди на хуй, старик.

— Это действительно так, но мы сделали все, что могли. — Да, например подставил ее.

Отцы-неудачники — больная тема для меня.

Своего я убил не за то, что он от меня отрекся — о, он мной владел, точно. Настолько, что он бил меня каждый раз, когда я произносил неправильное слово или вел себя неправильно

Я иду прямо к Берлингтон-Смиту, и глаза мужчины расширяются от ужаса с каждым моим шагом. Мне нравится, как стекает кровь с его лица, когда мое плечо касается его плеча, и я чувствую, как его тело напрягается рядом с моим. Я продолжаю двигаться медленно, не оглядываясь назад. Это была угроза. Я хотел, чтобы он заткнулся, и он это сделал.

Никому нет дела до Прескотт Берлингтон-Смита.

Но это скоро изменится.

Как только я возвращаюсь домой, я выпрыгиваю из машины и направляюсь в подвал, даже не приняв душ, натягивая маску Гая Фокса, которую Ирв принес из подвала, и поправляя ее на лице, спускаясь по лестнице.

У меня никогда не было девушки. До тюрьмы у меня был секс. Добыча звонки. Связи на одну ночь в машинах, туалетных кабинках и национальных гребаных парках морозными ночами. Но я не знаю, как пресмыкаться. Раньше в этом не было необходимости, и единственная причина, по которой мне это нужно сейчас, это то, что я хочу сменить команду.

В конце концов, я переключатель.

Я нахожу Горошек, пытающуюся снести доски на окнах, ее движения вялые и в то же время отчаянные. Кровь стекает по ее рукам, без сомнения, из разбитых пальцев без ногтей. Ее голова оборачивается на звук скрипучей двери, и тогда я замечаю, что ее глаза превратились в опухшие щелочки. Сомневаюсь, что она их вообще видит.

— Перестань, Кантри Клаб. У тебя ничего не получится.

Она физически вздрагивает от моих слов.

Эта девушка выйдет отсюда живой и здоровой, через открытую дверь. Она даст мне денег на побег, а я дам ей жизнь, к которой можно вернуться.

Горошек смотрит на меня так, будто я только что убил всю ее семью, кусая губы, чтобы сдержать то, что она на самом деле хочет мне сказать.

— Почему ты здесь?

— Потому что это, наверное, мое место.

— Это? — Голос у нее хриплый.